Лицо Хардена окаменело.
— Извини, — произнесла она. — Может быть, я слишком легкомысленная, но последние несколько дней ты выглядел вполне довольным жизнью. Я сказала не подумав.
Харден спустил ноги с койки.
— Ладно, забудь об этом. Пойдем выпьем.
— Я — как обычно. — Ажарату улыбнулась счастливой улыбкой, вышла из каюты и стала подниматься по трапу.
Харден смотрел ей вслед. У нее были красивые ноги, полностью открытые его взгляду: она носила бикини. Харден улыбнулся, вспомнив, что сперва Ажарату одевалась в шорты и только через неделю достала бледно-голубое бикини, до того завернутое в упаковочную бумагу.
Харден постепенно прекратил обманывать себя и признал, что ему очень нравится смотреть на Ажарату. Она была слишком красивой и интересной спутницей, чтобы отрицать ее привлекательность. Но он испытывал слишком глубокие чувства к Кэролайн и был слишком опустошен, чтобы желать от Ажарату чего-либо большего, чем ее общества, и поэтому не замечал ее привлекательности точно так же, как если бы Кэролайн была жива.
Он сделал два коктейля из водки с тоником — послабее для Ажарату, покрепче для себя — и разрезал последние два лимона на дольки. Ажарату улыбнулась, когда он появился на палубе с бокалами в руках.
Ажарату подняла свой бокал.
— Давай выпьем за землю. Пусть она всегда оказывается там, где нужно!
Харден улыбнулся ей в ответ и выпил.
Солнце садилось за горизонт. Небо становилось фиолетовым, а вода темно-синей. На западе багровели рваные перистые облака, а на восточном горизонте зажигались звезды.
— Настоящий рай, — тихо произнесла Ажарату.
Яхта плыла под гротом и генуэзским парусом. В этот вечер легкий северо-восточный пассат приносил с собой едва ощутимый запах суши, сладкие ароматы африканского берега. Солнце опустилось еще ниже.
— Что это? — вдруг спросила Ажарату.
— Пока не пойму.
Харден уже несколько минут вглядывался в очертания возникшего на горизонте странного предмета. Он выглядел как длинное синее пятно, пересекающее курс яхты в нескольких милях впереди. Наведя на него бинокль, Харден присвистнул. Передав Ажарату бинокль, он слегка изменил курс, чтобы подойти к предмету поближе.
— Что это? — снова спросила она, вглядываясь в окуляры и настраивая резкость.
— Парусник, — объяснил Харден. — Вероятно, учебное судно. Ты можешь сосчитать мачты?
— Три.
Зрение у Ажарату было феноменальным, но нетренированным. Она могла видеть дальше, чем Харден, но не так много. Недостаточно обладать хорошим зрением, надо еще уметь видеть.
Когда «Лебедь» подплыл достаточно близко к кораблю, чтобы различить детали, Харден подумал о своем отце. Сейчас ему было бы девяносто. Семьдесят лет назад он плавал на подобных кораблях. Парусник плыл быстро и был слишком далеко, чтобы прочитать его название. Голубой призрачный силуэт направлялся навстречу заходящему солнцу.
Ажарату спросила у Хардена, не хочет ли он есть, и принесла блюдо с сыром и холодным консервированным мясом. Когда стемнело, они сели рядом и выпили кофе. Несмотря на огромное расстояние, которое они проплыли за последние три недели, они не чувствовали усталости. Тропическая июльская погода вполне компенсировала три или четыре часа сна в каюте и короткий сон на палубе.
Прервав паузу, Ажарату неожиданно спросила, почему Харден забросил медицинскую практику. Он ответил ей так же, как отвечал всем: слишком много времени отнимало изобретение медицинских приборов.
— Но я хочу знать, ты стал изобретать приборы, потому что это было тебе интересно или для того, чтобы бросить медицину?
— И то и другое, — ответил он честно. — Я обнаружил, что четкая недвусмысленность инженерного дела нравится мне больше, чем неопределенность медицины. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Я знаю, что в медицине не бывает абсолютной ясности.
— Ты либо попадаешь в цель, либо промахиваешься, — добавил Харден. — Я однажды промахнулся, и меня это задело.
— Что поделать, — ответила Ажарату. — Пациенты нередко умирают.
— Нет, моя пациентка не умерла. Но из-за меня она перенесла много мучений. Она была моим товарищем, медсестрой. Собственно, сперва я ее не лечил, просто она стала приходить ко мне, потому что никто не мог ей толком помочь. Она была негритянкой.
— И поэтому ты спокойно относишься ко мне?
— Я думаю, что спокойно отношусь к цвету твоей кожи из-за тебя самой. Наверно, дело в том, что ты — настоящая африканка. Мне кажется, ты рада тому, что родилась в Нигерии, а не в Штатах.
Он почувствовал, как Ажарату пожала плечами. Когда она заговорила, в голосе была резкость.
— Знаешь, это не делает меня более настоящей африканкой. Мне просто повезло, что я не живу в Нью-Йорке и не пользуюсь системой благотворительности. А что произошло с твоей знакомой?
— Она страдала от неврозов, излишнего веса, расстройства пищеварения и бессонницы. В таком состоянии она находилась с восемнадцати лет, и каждый врач, у которых она лечилась, говорил, что она больна от стрессов — это не редкость среди американских чернокожих — и что ей нужна психиатрическая помощь. Я перерыл все книги в поисках решения, но ничего не нашел. Наконец она решила сама позаботиться о себе и стала изучать дзен-буддизм и йогу. Она говорила, что ей нужно самой «заглянуть в свое тело». И вот она заглянула и нашла у себя зоб. Тогда я снова осмотрел ее, и выяснилось, что она права. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Это тяжелая болезнь.
— Да, но дело в том, что это болезнь, которой особенно подвержены молодые женщины. Ты молодая женщина, и ты помнишь, что такая болезнь существует, а вот я забыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127