Тони начинает насвистывать себе под нос — что-то вроде «Ты мое солнышко». Он насвистывает добрых полчаса, и к тому времени, когда мы тормозим у какой-то столовки в промышленном районе, я уже вовсю подпеваю в такт мелодии. Ну, мысленно, конечно. Он довольно долго ездит кругами, подыскивая подходящее место, и я уж думаю, что он сейчас сдастся, когда Тони вспоминает об этой столовой в восточном районе.
Тони оставляет меня в машине, а сам находит заднюю дверь столовой, с помощью набора отмычек отпирает висячий замок, открывает дверь и входит внутрь.
Я пытаюсь пошевелиться, стараюсь изо всех сил, но не могу даже мигнуть.
Тони появляется снова, убеждается, что вокруг никого нет, открывает пассажирскую дверь и смотрит на меня с явным отвращением.
— Я любил этот клуб.
Он дает мне пощечину — по крайней мере, я так думаю, потому что совершенно ничего не ощущаю — я только вижу, как его большая рука появляется около моего лица и исчезает.
— Я любил его больше жизни. Ладно, ладно, я это уже понял.
Он хватает меня за волосы и вытаскивает из машины. Я плюхаюсь в пыль, и меня тащат за волосы всю дорогу до столовой. Я вижу, как волочатся мои ноги, оставляя за собой два длинных следа — возможно, это мой последний след на этой земле.
Лекарство, которое мне ввели, не лишило меня обоняния, и я чувствую сильный запах разогретого жира. Пол в столовой безукоризненно чистый, плитка блестит, и я даже вижу в ней свое отражение. Меня волокут мимо огромных морожениц, металлических шкафов, полных продуктов и кухонной утвари, восхитительно чистых духовок и посудомоечных машин. Тони останавливается у источника запаха горячего масла, и я понимаю, что лежу у основания огромной и очень глубокой фритюрницы. Ясное дело, Тони любит жирную пишу.
Тони поворачивает переключатель фритюрницы в крайнее положение, и через несколько секунд жир начинает шипеть и потрескивать.
— По выходным это место открывается только в двенадцать. У нас еще почти два часа.
С пола я вижу, как из-под стального контейнера выглядывает мышка, поднимает нос и смешно подергивает им, принюхиваясь к запаху кипящего масла. Она исчезает, когда Тони открывает огромный пакет с замороженной картошкой и кидает ее в масло.
— О гарнире-то забывать не годится.
Я изо всех сил пытаюсь испугаться, но, очевидно, лекарство Тони притупило мои эмоции. На самом деле я никогда в жизни не чувствовал себя таким спокойным и разумным. Никакой паники, никакого иссушающего ужаса, только безмятежная расслабленность. Мне кажется, я в некотором роде под кайфом, и это мне как раз подходит. Ладно, мне не придется выйти в море и меня не заберет Нептун, но, в конце концов, это тоже неплохо. Опущен в кипящее масло и съеден. Не так уж плохо.
Да, у меня, наверное, передозировка.
Тони опускается на пол — его огромные колени громко щелкают — и начинает стягивать с меня штаны. Надо было сначала снять ботинки, потому что штаны застревают, и, как бы сильно он ни тянул, ему не удается снять ни то, ни другое. Ни штаны, ни ботинки.
— Проклятый тупица.
Тони натягивает штаны обратно, развязывает шнурки и снимает ботинки. Потом он сдирает с меня штаны, прикидывает их на себя и смеется.
— Где ж это ты отовариваешься? В игрушечном магазине, что ли?
Он отбрасывает штаны в сторону и берется за мой черный бархатный пиджак. При этом он дергает меня за руку и чуть ее не отрывает, пытаясь снять пиджак. Я знаю, что он это делает, потому что мои сухожилия протестующе натягиваются.
Тони борется с пиджаком еще некоторое время, потом сдается, берет кухонный нож и разрезает его. Мой любимый пиджак раскромсан на куски, когда ему наконец удается избавиться от него.
Я моргаю.
Тони встает, тяжело дыша, и решает выкурить сигаретку, чтобы перевести дух.
Я опять моргаю.
Рука, которую он выкручивал, начинает ныть.
Мне кажется, что я чувствую пальцы ног.
Тони пускает колечки дыма.
— Может, я начну сначала. Может, мы с Бетти снова поставим клуб на ноги. Непохоже, что в этом мире переведутся серийные убийцы. Они все равно будут — уж такая штука эта жизнь. Кто-то все время обдумывает что-то в этом роде. Почему бы и нет, почему бы и нет? Неужели я всю жизнь буду никем?
К моим пальцам возвращается чувствительность. Лицо у меня горит в том месте, куда ударил Тони.
— Да, мы начнем сначала. Только правил будет побольше. Удостоверения нужны. Нельзя никого принимать без удостоверения.
Говори-говори, Тони, продолжай ныть о своем жалком маленьком клубе. Мои колени и локти тоже начинают болеть.
Еще несколько колечек дыма поднимается в воздух.
— Клятва в верности тоже неплохая идея. Присяга. «Я не должен уебывать свой клуб».
Я чувствую, как течет кровь по моим жилам, наполняя меня энергией, разгоняя оцепенение.
Сигарета Тони приземляется у самого моего лица, его большая нога растаптывает дымящийся окурок. Он наклоняется ко мне.
— Жрать хочется.
Тони приводит меня в сидячее положение, развязывает мой галстук и начинает расстегивать пуговицы рубашки. Он заглядывает мне в глаза, и я изо всех сил стараюсь не моргать.
— Я из тех парней, кто живет ради жратвы. Говорил я это тебе, Джун?
Рубашка прилипает к все еще онемевшим плечам. Чувства возвращаются ко мне, но явно недостаточно быстро. Скорее всего, чувствительность восстановится полностью как раз в тот момент, когда меня бросят в глубокую раскаленную фритюрницу. Так уж мне сегодня везет.
Шорты — последний предмет одежды, который еще остается на мне, и Тони берется за них с некоторым смущением.
— Я не гомик, но это уж придется. Не хочется, знаешь, чтобы тряпки между зубов застревали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67