— Теперь ты можешь встать в героическую позу и насладиться лаврами мученика. А ведь придется, я правильно говорю? Полагаю, нет смысла предупреждать тебя поменьше распускать язычок, рассказывая о происшедшем. Одно неосторожное слово — и тебя засадят за решетку за предательство. Ты, надеюсь, догадываешься, что я намереваюсь сделать с твоими друзьями прежде чем они успеют проделать то же самое со мной. И никогда не забывай о той роли, которую ты сыграл в нашем маленьком спектакле, за что, впрочем, тебе от меня большущее спасибо. Особенно я предвкушаю встречу с Уэйкросс — твоей милой приятельницей. Хочу надеяться, что она подтвердит твои слова относительно подлинной личности Рихарда Вагнера.
Усадив Марвуда, пребывавшего почти в полубессознательном состоянии, за руль и захлопнув дверцу, де Джонг пригнулся и заглянул напоследок в дверное оконце.
— Будь добр, веди машину осторожно. Дорога становится очень скользкой по мере приближения к Женеве. И помни о наших тайнах, дружок. Не проговорись.
* * *
Вашингтон
Ровно в семь часов четырнадцать минут сэр Майкл Марвуд выбрал костюм, который он собирался надеть на прием в Государственном департаменте и последующий за приемом обед в Белом доме. Он остановил свой выбор на черном костюме в мелкую белую полоску. Скромно и со вкусом. Эдакая римская тога двадцатого столетия, правда, примерно на семьсот фунтов дороже. Костюм был того покроя, который Марвуду особенно по душе. Например, на рукавах пиджака имелись по три пуговки, продевавшиеся сквозь петли и позволявшие расстегивать рукава, если это было необходимо. Укороченные рукава у рубашки считались дурным тоном, поэтому манжеты Марвуда отступали от ногтя большого пальца ровно на пять дюймов.
Марвуд собирался надеть двубортный костюм, чтобы скрыть то, что его толстощекий портной называл «выдающимися частями тела». Идеально соответствовавшая дипломатическому протоколу рубашка прекрасно сочеталась с костюмом и была сшита вручную по десяти отдельно снятым меркам из чистейшего египетского хлопка. Каждая такая рубашка, дюжину которых время от времени заказывал Марвуд, стоила восемьдесят фунтов и изготовлялась по специальной бумажной выкройке, хранившейся у портного. Эта выкройка — святая святых всякого заказчика — сохранялась до тех пор, пока был жив клиент. Иногда клиент разорялся, что для портного было равно смерти последнего. Впрочем, до тех пор, пока дипломат Марвуд путешествовал по миру и имел возможность проходить через таможенные барьеры, не подвергаясь досмотру, разорение ему не грозило. Ему хорошо платили за то, что он, пользуясь дипломатической неприкосновенностью, провозит товары особого рода для Руперта де Джонга и его друзей из якудзы. Одну партию этих товаров Марвуд привез с собой в Вашингтон. В данный момент у него в номере хранились два чемодана. В одном находились пластиковые пакеты неразмолотого героина, а в другом — почти восемь миллионов американских долларов.
В аэропорту Далласа его обычно поджидал лимузин. Марвуд всегда настаивал, чтобы его после перелета встречали сотрудники посольства на автомобиле. Хотя, согласно правилам, сотрудники посольства не имели права пользоваться официальными представительскими автомобилями для подобных поездок, Марвуд договорился с одной компанией, которая занималась автообслуживанием на всех уровнях. Майкл всячески расхваливал в посольстве услуги, оказываемые компанией. Она предоставляла дорогие, идеально чистые автомобили с опытными водителями и прекрасными интерьерами: в машинах были установлены бары, телевизоры, телефоны. Все автомобили имели тонированные пуленепробиваемые стекла. Посольским ничего не оставалось, как принять информацию Марвуда к сведению и оплачивать его счета.
В аэропорту два особых чемодана укладывались на переднее сиденье лимузина между Аланом Брюсом и водителем — японцем в темных очках, со шрамом на щеке. Марвуд и сотрудник посольства, присланный для встречи, обычно сидели на заднем сиденье и болтали о всякой ерунде. Когда лимузин подъезжал к отелю, Марвуд и сотрудник посольства выходили из машины оставляя Алана Брюса проследить за багажом. Тот разгружал автомобиль, но обыкновенно забывал вынуть два чемодана, лежавшие на переднем сиденье. Затем водитель отъезжал и увозил чемоданы с собой. Ничего сложного. Уже через шесть часов чемоданы оказывались в Нью-Йорке у Фрэнки Одори — крестного сына де Джонга.
В соответствии с тайным договором Марвуд должен был иметь дело лишь с де Джонгом или Каннангом. Когда с ними нельзя было связаться непосредственно, чемоданы с наркотиками или деньгами забирал Алан Брюс. Как и обещал Каннанг, де Джонг оказался весьма щедрым партнером. Но его щедрости мог прийти конец в случае его ареста или гибели. И Алекс Бендор была именно тем человеком, который имел возможность добиться этого, особенно если бы ей позволили действовать по собственному усмотрению. Она оказалась единственным человеком из ее группы, пережившим схватку с гайджином и его людьми. Она, фактически, оставалась последним из агентов, кто обладал достоверной информацией о де Джонге, и жила с единственной целью — поведать об этом миру. Напрашивается вопрос — в состоянии ли она навредить де Джонгу и Марвуду? Более чем вероятно.
«Все, что я когда-либо хотел от жизни, сводится к одному — спаси меня, Господи, от неприятностей. Всякого рода», — рассуждал про себя Марвуд. И ничего больше. По иронии судьбы, за дорожное происшествие в сорок пятом году Марвуда наградили. Де Джонг оказался прав — потеря ноги добавила веры его россказням.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156