Тишину разорвали хлесткие удары крыльев большой птицы.
Ронин увидел летящие в него алые камешки, скользнул в сторону, горячие спирали тугого воздуха прожужжали рядом с головой, и только после этого он услышал парный взрыв выстрелов.
Черная птица, пролетев по воздухе десятка два метров, бесшумно приземлилась на краю бетонной плиты, высунувшей шершавый язык в пустоту ночи. Птица выпрямилась и обернулась женщиной в распахнутом долгополом плаще. Ронин хорошо видел контур ее остроплечей фигуры на фоне мелкого бисера городских огней.
Женщина вскинула руки, направив два ствола на Ронина.
— Хороший выстрел, Эш!
Эхо его голоса раздробилось в бетонных балках.
Эш уронила руки.
— Кто они?
— Просто люди. Ни одного оцифрованного, — помедлив, ответила Эш.
Ронин подошел к неподвижным телам, плавающим в лужах незастывшей крови. Трое были в спецназовской амуниции, остальные в гражданском. У кого-то из них под одеждой глухо и невнятно шуршала эфиром рация.
— Я подумал, ты сбежала.
— Вышла подышать воздухом. Смотрю вниз — из двух машин у ворот выбираются они и бегут сюда. Как стая собак на запах. Нас выследили, да?
Ронин, опустившись на колено, пошарил в одежде того, кто на его взгляд мог быть старшим группы. Достал удостоверение.
— Только не смейся, Эш. У него, как у нас, тоже удостоверение Совета национальной безопасности. Считай, коллегу завалила.
— Не смешно.
— Ему тоже.
Пол лица мужчины смято пулей на входе, затылок разорван на выходе. Единственный уцелевший глаз вывалился из глазницы, страшно косит остекленевшим зрачком.
Ронин раскрыл красную книжечку удостоверения. Лицо на фотографии показалось знакомым.
Лицо, склонившееся над Алексеем, продолжало оставаться застывшим и спокойным.
«Лет тридцать пять. Острое, скошенное книзу, раздвоенный подбородок, губы тонкие, широкие, нижняя чуть выступает, нос прямой, с небольшой горбинкой, лоб высокий, на правом виске шрам в сантиметра два, глаза…»
У неизвестного были глаза хищной птицы: холодные, цепкие и безжалостные.
Рядом дружно ухнули, как грузчики, и мимо Алексея проплыло тело наркоши. Безвольное, как тряпичная кукла.
— Отбегался, Арлекино хренов! — вполголоса прокомментировал кто-то из несущих.
Алексей не успел составить до конца словесный портрет. Рука в черной перчатке легла ему на глаза.
— Не пытайся меня запомнить. Ты меня не видел, нас тут не было. Иди куда шел. И все забудь.
Голос у мужика был под стать лицу: холодный и безжизненный.
Ронин сунул удостоверение в карман убитому.
— Надо уходить, Эш. Скоро здесь будет людно и шумно.
В воздухе проплыл шелест кожаной одежды, словно ворон вспорхнул с куста.
— Опусти стволы, Эш, — мертвым голосом произнес Ронин.
Он краем глаза заметил, что Эш вновь вскинула руки. Стволы пистолетов были наведены точно ему в голову.
— Хантер… Ты убил его. Да? — долетел ее шепот.
— Слушай и смотри, Ронин. Это последний урок. — Хантер прячет руки под стол. — Одно порождает два, два порождает третье, от третьего рождается все сущее. Так писал Лао Цзы и никто еще не сформулировал точнее. Пусть с натяжкой, но будем считать, что я породил тебя. Матрица, случайно впечатанная в твой мозг, сотворила чудо. Ты способен передавать матрицы своих нейронных связей непосредственно в мозг любому. Что это, божий дар или проклятие, я не знаю, решай сам. Скорее всего, это какой-то выверт эволюции, новый вид размножения, минуя код ДНК. Сливаются не молекулы ДНК, несущие информацию, а сразу два сознания двух взрослых особей. Ты был один, но теперь вас двое. Ты и Эш. Два могут породить третье, что даст начало всему. Я — лишний. И еще — я просто устал. Пора уходить.
Хантер сворачивает плечи, и зрачки медленно расширяются. Он со свистом тянет воздух через плотно сжатые губы. Замолкает, прикрыв потемневшие веки.
— Жизнь — это игра, — шепчет он. — Жизнь — это игра. Которую каждый пытается сыграть по своим правилам. Поэтому в ней нет победителей. Это не парадокс. Это единственное правило этой игры. Вот и все…
На искаженном судорогой лице Хантера выступают крупные горошины пота.
И Ронин понимает, что нож Майошин начал свое мучительное путешествие по горячей плоти от левого ребра к правому, проводя последнюю черту…
— Через восемь часов от него останутся сто литров воды и горстка окатышей.
Ронин выпрямился.
— Не шевелись! — вскрикнула Эш. — Как выяснила, я теперь не могу промахнуться. Только если очень захочу. А я хочу, очень хочу положить пулю точно в твой красивый лоб. Так что не шевелись!
Ронин закинул голову. В щербатом проломе сияла звездочка, яркая, как шарик ртути. Она рассыпалась на четыре осколка. Ромб из четырех звездочек медленно поплыл по шинельной серости неба.
— Надо уходить, Эш. У нас есть паспорта и деньги.
— Ага, самые красивые телки, самое лучшее оружие, самые дорогие тачки… Бывший убогий мент становиться Джеймсом Бондом. Такой главный приз в игре?
— Это не игра, Эш. Это — жизнь. Наша с тобой жизнь.
Ронин продолжал смотреть в пролом на потолке. Четыре звездочки радара неподвижно застыли точно в зените.
— Это — жизнь?! Спасибо, милый, что вернул в твою игру! — Она нервно хихикнула. — У меня ремиссия. Приступ памяти. «Потерпи, мозг перестроится, и ты будешь вспоминать недавнее прошлое, как детство. Ярко, но обрывками», — так Хантер говорил своей резиновой куколке. И куколка верила, что он ее спасет. Потому что в самом деле стала забывать… Знаешь, лучше уж видеть во сне голых мужиков, чем их трупы. Лучше отдаваться всем подряд, чем вышибать мозги с одного выстрела. Это я сейчас поняла. Ты чуть-чуть опоздал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101