Один из полицейских, державших собак, поднес к губам «уоки-токи», когда над горизонтом со стороны центра показался вертолет, похожий на толстого шмеля, с каждым мгновением становившегося толще и толще.Над каменным парапетом стояла крошечная фигурка полицейского, а немного дальше по Розклер были припаркованы две патрульные машины, и еще несколько полицейских в синих мундирах охраняли въезд в парк.Собаки не лаяли, и Джимми, оглянувшись, понял, что именно это с самого начала настораживало его. Двадцать четыре лапы переминались на асфальте, но переминались они деловито — так маршируют на месте солдаты, — а на черных собачьих мордах, во всех их поджарых фигурах было выражение решимости, и глаза горели, точно угольки.Эта часть Сидней-стрит была преддверием какой-то суеты. Прибывали все новые и новые полицейские, прочесывали кустарник у входа и скрывались в парке. С места, где стоял Джимми, была видна и часть парка — там тоже можно было различить синие мундиры и защитного цвета куртки: люди расхаживали по траве, склонялись над водой, перекликались друг с другом. Дальше по Сидней-стрит группа полицейских собралась возле автофургона. Там же, прислонясь к машинам без полицейских опознавательных знаков, припаркованным возле тротуара, стояли детективы в штатском. Они пили кофе, но не травили, как обычно, анекдотов, не рассказывали баек и случаев из практики. Во всем чувствовалась сосредоточенность: в собаках, в молчаливых полицейских возле машин, в вертолете — теперь он уже не был похож на шмеля, а, удлинившись, низко прошел над Сидней-стрит и улетел в парк, где за купой деревьев виднелся экран кинотеатра для автомобилистов.— Эй, Джимми! — Эд Дево толкнул его в бок и зубами открыл пакетик с леденцами.— Что случилось, Эд?Дево пожал плечами:— Это уже второй вертолет. Первый стал кружить над домом еще полчаса назад. Я и говорю жене: «Пойдем-ка посмотрим, сидя здесь, мы ничего не узнаем». — Дево сыпанул в рот пригоршню леденцов и опять пожал плечами. — Вот я и спустился узнать, в чем дело.— А что говорят?Дево махнул рукой:— А ничего. Прикусили языки и молчат. Новостями у них не разживешься, как деньгами у моей матушки. Но видно, дело серьезное: Сидней-стрит вся оцеплена со всех сторон, и полицейские ограждения на Кресент, и Эспланаде, и на Судан, и на Ромзи, до самой Данбой, как я слышал. Те, кто живет там, пройти не могут, злятся. А еще на канале катера, а Медведь Даркин крикнул, что видит из окна водолазов. Вот гляди-ка, что делается! — И Дево ткнул пальцем: — Смотри, смотри!Джимми посмотрел туда, куда указывал Дево. Из обгорелого дома на противоположной стороне Сидней-стрит трое полицейских выволакивали какого-то забулдыгу. Тот сопротивлялся, пока один из полицейских не сбил его с ног и тот не полетел вверх тормашками с обгорелых ступенек. Но Джимми все еще был под впечатлением от того, что Дево упомянул водолазов. Их не привлекают просто так, и когда живых ищут, тоже не привлекают.— Развернулись не на шутку, — присвистнул Дево, потом вдруг заметил наряд Джимми. — К чему такой парад?— Надин первое причастие принимает.Джимми глядел, как полицейский поднял забулдыгу, что-то сказал ему на ухо, после чего препроводил его в зеленоватую машину с торчащей над дверцей водителя сиреной.— Поздравляю, — сказал Дево. Джимми благодарно улыбнулся.— Так какого же черта ты здесь околачиваешься?Дево оглянулся на церковь Святой Цецилии, и Джимми вдруг ощутил всю нелепость ситуации. На самом деле, какого черта он здесь делает в шестисотдолларовом костюме и шелковом галстуке, зачем он царапает башмаки о ветки кустарника, лезущие из-за решетки?Кейти, вспомнил он.И все равно нелепо. Кейти не явилась на праздник своей единокровной сестрички — проспала спьяну или заговорилась в постели с очередным ухажером. Ерунда все это. Просто в церковь ей ходить — нож острый. До крестин Кейти Джимми и сам не заходил в церковь лет десять. И даже после ему надо было встретить Аннабет, чтобы стать усердным прихожанином. И что из того, что, выйдя из церкви и увидев патрульные полицейские машины, заворачивающие на Розклер, он вдруг почувствовал... что это было? Опасение? Страх? Чувство это у него возникло лишь потому, что он беспокоился о Кейти и думал о ней, а тут эти полицейские направляются к парку.Ну а теперь? Теперь он чувствует себя дурак дураком. Расфуфырился, как кретин. И угораздило же его пообещать Аннабет сводить девочек поразвлечься — дескать, встретимся у Чака Чиза. Аннабет ответила ему взглядом, в котором было раздражение, смятение и сдержанный гнев.Джимми повернулся к Дево.— Так просто, интересуюсь, как все прочие. — Он похлопал Дево по плечу. — Ну, я пойду погляжу, Эд, — сказал он и, спускаясь по Сидней-стрит, видел, как полицейский бросил ключи от машины второму и тот впрыгнул в автофургон.— Давай, Джимми. Бывай.— И ты тоже, — процедил Джимми, все еще не спуская глаз с автофургона. Тот дал задний ход, переключил скорость и вырулил направо, отчего Джимми опять охватило жестокое чувство уверенности в чем-то страшном.Ты чувствуешь это нутром, почему — неизвестно, чувствуешь, что это правда, особенно если это правда, на которую хочется закрыть глаза, хотя и знаешь, что это невозможно. Но все равно ты пытаешься не признавать эту правду и идешь к психоаналитику, пускаешься в загул в баре или тупеешь перед телевизором — только бы спрятаться от жестокой и безобразной правды, которую сердце твое признало раньше, чем рассудок...И Джимми чувствовал эту жестокую уверенность, пригвоздившую его к тротуару, несмотря на то, что больше всего ему хотелось бежать, бежать без оглядки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133