– А Рафик какое имел отношение ко всему этому?– Он был моим посредником. И тут мне пришло в голову, что убийца не просто хотел выбить меня из седла, а выполнял заказ торгашей: выследить и ухлопать обоих одновременно. Рафик ведь тоже был в то утро, может, они и на него подумали.Шевченко задумчиво кивнул и внимательно посмотрел на меня. Было такое впечатление, что знает он гораздо больше, чем говорит, и прикидывает, как ему поступить.– Ну давайте, говорите, что там у вас еще, – прямо сказал я ему. – У нас же существует договоренность, если я правильно понимаю.– Видимо, не существует, – как-то нерешительно произнес он. – Но несмотря ни на что, работаем мы пока еще сообща. – Он бросил взгляд на часы. – Извините. Мне еще нужно кое-что доделать.Он расписался под сводкой и пружинистым шагом пошел к двери. От его толчка обе половинки еще долго качались, поскрипывая на шарнирах.Я вышел на воздух после того, как регистратор закончил свою работу, стараясь поскорее избавиться от противного запаха формалина. Температура на улице была минусовая, небо набухло, предвещая снегопад. Я прошел мимо ряда припаркованных к стене автомашин, миновал ворота и оказался на улице. Надо искать такси.Минут десять я ждал, пока не появилась какая-то машина, осветив фарами двор дома № 38. Да это же «Москвич» Шевченко! Машина медленно двигалась по направлению ко мне по другой стороне Петровки и остановилась как раз напротив служебного входа. Дверь открылась, из темноты вышла женщина. Походка ее явно мне знакома, к сожалению, не только походка. Не заметив меня в темноте, к машине подошла Вера и села впереди, рядом с Шевченко.Меня будто со всей силой ударили в живот. Он ведь говорил, что ему предстоит еще кое-что доделать. Так вот откуда Вера бесконечно таскала кофе! Меня охватило дикое желание напиться до чертиков и поцапаться с ними. Но нет, надо удержаться. До дома культуры на метро рукой подать, а если сегодня там собираются бросающие пить москвичи, то поспею в самое время.– А-а, Николай К. пришел! – Плотный мужчина с ледяными глазами восторженно похлопал меня по плечу, как только я вошел в конференц-зал. – Ну что поделывали? Как чувствуете себя?– Препаршиво. Настроение вконец испортилось. Если честно, я бы с удовольствием напился.– Я тоже. – И Людмила Т. лукаво стрельнула в меня глазами.– Мы все тоже, – зарокотал пожилой мужчина в тюбетейке. – Не обсудить ли нам эту проблему, Николай?– Тут обсуждать нечего. Если обсуждать хоть десять лет, дело с места не стронется.– А вы откуда знаете?– Да-да. А почему бы нам не попробовать?– А вам не страшно с нами?– Нечего мне бояться.– Конечно, обсудим, – мягко заметил пожилой мужчина. – Страхи надо преодолевать в открытую, с поднятым забралом.– А может, он еще не созрел, – неуверенно предположила Людмила.– А сами-то вы созрели? – подначил ее один из юнцов.– Нет, – прошептала она. – Я, наверное, никогда не решусь.– Могу рассказать о себе, – сказала пожилая женщина. – Не люблю я всякие противостояния и насилие Особенно не люблю себя насиловать.– Обуздывать свои желания – все равно что все время бередить рану, – отозвался кто-то еще. – Так она никогда не заживет.Больше мне не вытерпеть. Зря пришел. Сегодня мне слишком досталось. Я совсем было решил пуститься по течению, но тут меня охватило беспокойное желание – с ним я уже сталкивался. Посмотрел прямо в строгие, гипнотизирующие глаза, глядящие с настенного плаката. Под суровым аскетическим мужским лицом ярко-красными буквами было напечатано: ДИАНЕТИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ ИЗУЧЕНИЯ НАУК МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЗИМНЯЯ СЕССИЯ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ НАБОР В ГРУППЫ Плакат наводил тоску. Не успели мы свергнуть с пьедесталов статуи Ленина, как заменили их другими идолами. Рафик был прав – мало что изменилось в нашей жизни. Мы по-прежнему готовы обожествлять любого краснобая, который заявляет, что у него есть ответы на все вопросы. Да, мы приветствовали приход демократии, но это ведь тоже религия – своеобразная непогрешимая священная власть, указующая, что надлежит делать, а мы еще на нее молимся. Не сомневаюсь, что Хаббард, этот аскет с плаката, и иже с ним проведут не одно занятие с нашим дурачьем, помешавшимся на самосовершенствовании.– Надеюсь, вы извините меня, – сказал я, считая, что Александра и Вера приняли бы меня таким, какой я есть. Но не сам я. Я знаю себя, знаю, что не смогу перебороть свою натуру и стать кем-то другим.– Без страданий и боли путного ничего не добьешься, – назидательно поднял палец пожилой человек.– Как сказала бы моя бывшая жена, для этого-то Бог и ниспослал обезболивание. – И я направился к двери, не слушая призывов всей группы остаться.На улице уже валил густой снег. Я прошел с полквартала, когда услышал позади себя скрип снега под чьими-то шагами. Повернув резко за угол, я заметил фигуру человека, закутанного в теплое пальто, в меховой шапке и теплых ботинках. Хлопья снега застилали мне глаза, но, скорей всего, это была женщина, сильно уставшая женщина. Вряд ли я ее знал. А этот брошенный в мою сторону ее безразличный взгляд на меня – может, мне просто показалось после тяжелого выматывающего дня? Или же за мной увязался «хвост», профессионально маскирующий слежку? Меня так и подмывало нырнуть в темный проулок и переждать, пока фигура не пройдет, но я так устал сегодня шарахаться и прятаться от каждой тени и шороха. До государственного винного магазина отсюда всего несколько кварталов. Если уж она будет там, когда я стану выходить, если это и впрямь «пасут» меня, то прятаться я не побегу, а подойду и предложу «раздавить» на пару бутылку «обезболивающего».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129