– Годунов самодовольно ухмыльнулся. Рябоватое лицо, мятый костюм сидит мешковато, говорит грубовато, но манеры поведения отрепетированы, а время действа выбрано на редкость удачно. – Дело стало раскручиваться с убийства, которое следователь Шевченко провел с присущим ему блеском. Руководствуясь полученными уликами и свидетельствами, он пришел к выводу о том, что убитый, некто Воронцов, между прочим, коррумпированный высокопоставленный сотрудник МВД, вдохновитель и организатор всего этого преступления, был связан с людьми, которые улаживают разногласия и спорные вопросы роковыми путями и методами. Он погиб, ликвидировали, кстати, и того человека, который его убрал. Старшему следователю известно, что милиция не может возбуждать уголовные дела против мертвых, а это делает его реплику насчет улик бессмысленной.– А что скажете про других участников сговора? – не унимался Шевченко. – Как насчет возбуждения уголовного дела против них? Если желаете, могу назвать пофамильно.– Да их назовет любой, кто читает газеты или смотрит телевизор. К сожалению, находятся они в местах, весьма от нас отдаленных, и связаться с ними невозможно.– Благодаря вам они там и находятся, – сердито заметил Шевченко.– Вы оказались правы, – обратилась ко мне Скотто. – Творится что-то странное, лишенное мало-мальского смысла.– Тем не менее, – продолжал Годунов, не обращая внимания на выпады Шевченко, – если мы не можем возбудить уголовное дело, это вовсе не означает, что не в наших силах пресечь его. – Он замолк, театрально повел рукой в сторону бушующего пламени и самодовольно осклабился. – Пусть это пламя послужит серьезным предупреждением преступникам, пусть знают: российское правосудие беспощадно и скоро на расправу, и, привезут ли они контрабандой еще два миллиарда долларов или двадцать миллиардов, все до последнего цента сгорит в этой геенне огненной. Ни наше народное хозяйство, ни его целостность не купить наемникам американского преступного «дна», пытающимся всучить нам всякую мерзость и дрянь.Шевченко бросил на него хмурый взгляд, повернулся спиной и пошел сквозь толпу к своему «Москвичу». Уехал он, не сказав ни слова.Годунов продолжал что-то монотонно бубнить, превознося свои же доблести.На Скотто было жалко смотреть, казалось, еще минута этого трепа – и ее стошнит.– Пошли, Катков, – сказала она. – Сегодня дам вам что-нибудь дернуть за мой счет.Уже на подходе к ее машине я вдруг остановился. То, о чем я подумал, показалось мне достойным внимания и проверки. Вся моя жизнь пошла наперекосяк с того вечера, когда Вера подала мне сигнал по биперу, когда я сидел на собрании начинающих лечение московских алкоголиков. Добавить к этому еще пару пустых минут ничего не стоит.– Подождите, Скотто, я хочу кое-что проверить. Я обошел контейнер, внимательно рассматривая его. Номер тот же, та же белая краска. Та же въевшаяся в краску грязь и дорожная соль. Те же коробки с наклейками на испанском и русском языках. Все на контейнере с виду то же самое, что и было, когда его набивали деньгами, а мы стали следить за ним, но моих инициалов, нацарапанных ножом Скотто рядом с номером, не было. 42 – Что, подменили контейнер, говорите?! – воскликнул Шевченко, в изумлении откинувшись на спинку стула за своим рабочим столом. – Я же сам видел, как Годунов швырял миллионы в мусоросжигатель. Или не кидал он их?– Это, так сказать накладные расходы при совершении сделки, – ответила Скотто, дав понять, что подобные вещи само собой разумеются. – Подумаешь, ради правдоподобной показухи они пожертвовали парочкой миллионов.Шевченко понимающе кивнул.– В таком случае с самого начала мы были правы Годунов соучастник, а вовсе не секретный агент, действовавший под прикрытием.– Кто бы он ни был, главное здесь в том, что это не тот контейнер.– Минутку. И вы, и я видели, как его выгружали из самолета. А Катков видел, как его грузили в него… – Он перевел взгляд на меня. – Так ведь?– Да, так. Если не считать…– Чего не считать?– Того, что подставной контейнер загрузили заранее.Скотто нахмурилась и недоверчиво посмотрела на меня.– Разве два таких громадных трейлера влезут в грузовой отсек самолета?– В «АН-22»? Да запросто.– В таком случае, если вы правы в своих предположениях, – Шевченко заметно оживился, – тогда настоящий контейнер с деньгами все еще в самолете.– Да с момента посадки прошло почти пятнадцать часов! – взорвалась Скотто. – Они не допустят, чтобы два миллиарда долларов находились там так долго.Шевченко согласно кивнул. Он уже выбивался из сил. Мы тоже. С минутку он сидел, тупо уставившись в потолок, затем поднял трубку телефона и позвонил в дежурную часть, чтобы передали ориентировку всем постам ГАИ на задержание контейнера № 95824. Подумав немного, позвонил в оперативную группу и дал им задание поехать в аэропорт и проверить «АН-22».– Хуже от этого не будет, пусть проверят. Контейнер либо в самолете, либо его уже увезли куда-то.– Вот еще что. Контейнер не иголка, к тому же у него на борту номер. Так что разыскать его особых трудов не составит. – Голос у Скотто был хриплым от усталости.– Но это же Россия, миссис Скотто.– Черт возьми, Катков, что вы мне твердите про Россию?– Потому что здесь все наоборот. Вам известно, что тут говорят про зиму, а?Шевченко лишь поморщился.– Предполагаю, что вы все-таки неверно понимаете обстановку.– Как это? Как это? – всполошилась Скотто, понимая, что сказала что-то не то.– У нас про зиму говорят, что она не может ждать.– Да бросьте. Это проявление русской мужской солидарности или нечто другое?– Да нет же, Скотто, – начал я объяснять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129