При этом на лицах у них было написано: «Мы – люди простые, неграмотные, колледжей не кончали!»
– Это, конечно, не мое дело, мужики, – заметил после их ухода Шалун, – но в следующий раз не стоит так подставляться. А если не хватает людей для охраны, звоните – я всегда вам подброшу! Как-никак, мы ведь в одной организации, хоть вы и воротите нос! Чистоплюйство в нашем деле не самый выгодный козырь!
«Он ищет примирения, – смекнул Мишкольц. – Ай да я! Ай да сумочка моя!»
– Ты прав, Виталик. Примерно то же самое мне говорил Лось, когда сидел в этом же кресле.
Шалун поерзал, собираясь уйти с видом оскорбленной невинности, но, понимая, что другой такой возможности для примирения может не представиться, переборол гордость, не двинулся с места.
– И Пит Криворотый сегодня с раннего утра мне про чистоплюйство талдычил! – подлил масла в огонь Балуев.
Владимир Евгеньевич строго посмотрел на помощника, как бы говоря: «Не перегибай палку! Ты мне испортишь всю игру!»
– Я готов ударить с тобой по рукам, Володя, – пробурчал Шалун, и Владимир Евгеньевич оценил мужество компромисса.
– Нет проблем, – улыбнулся он, – мы всегда были вместе, вот только…
Как насчет нашего прошлогоднего спора?
– Нет проблем. Вы мне ничего не платите. Шалун пожал обоим руки и откланялся.
– Ну, ты даешь! – хлопнул в ладоши Балуев. – За три часа пребывания в городе уладил такое дело!
– Ив мыслях не было! – сам себе удивлялся Миш-кольц. – Если б не ограбление в такси…
– Представляю, как обломится Пит, когда узнает! У него явно были далеко идущие планы. И Лось будет неприятно удивлен. Я уж не говорю о Поликарпе!
– Давай-ка лучше досмотрим кино, – напомнил шеф. – Перекрути на начало.
Лес. Дорога. Медленно раскачиваются сосны, будто пьяные. Пятна растут, превращаются в плечи, головы, ноги, лица, ботинки, руки, автоматы…
– Ничего себе! – присвистнул Балуев. – Вот это кино!
– Похоже, они идут убивать Овчинникова, – сообразил Мишкольц.
– Чего у них такие красные рожи? От стыда?
– Рассвет, дурында, – пояснил начальник, – там с восточной стороны огромное поле и деревья не заслоняют солнца.
Парни в пятнистой форме подошли совсем близко и остановились у ворот.
– Чего ждут, Володя?
– Наверно, когда откроют. Охранник явно подкуплен.
– Оба-на! – крикнул Балуев. – Это ведь Пит сейчас посмотрел на часы! И у этого, который вытер пот, тоже знакомая рожа!
Мишкольц больше не произнес ни слова, завороженный зрелищем.
Лица одно за другим втянулись в кадр. И снова лес. Дорога. Сосны все пьянее и пьянее. Пустота.
Оба долго молчали, глядя в пустой экран.
– Говоришь, девяносто первый год? – переспросил Геннадий. – Пит тогда работал у Поликарпа.
– Это было ясно с самого начала, что тут замешан Поликарп, – откликнулся наконец Володя. – Ему мешал Овчинников. – Он резко потер ладонями лицо, будто умывался. – Черт! Как это все страшно! Газетный или телевизионный репортаж – ерунда по сравнению с этими соснами, после того как ворота захлопнулись! Кроме средств массовой информации, все знали, что Поликарп убрал со своего пути конкурента. Убрал его жену, шестилетнего сына, горничную, телохранителя, охранника. Ну, и что, говорили многие. Обычное дело. Борьба за власть. А потом пошла писать губерния! Расстреляли родителей Потапова, взорвали Черепа с беременной женой. Обычное дело. Нор-ма-ально!
– Володя, а ведь это бомба! Федор прав. На ней можно подорвать не только Криворотого и Поликарпа, но и мэра!
– Не смей! – ударил по столу Мишкольц. – Не смей! Слышишь? Здесь ничего не проходит даром! Тут же возникнет цепная реакция! Это не наше дело!
Пусть шалуны и криворотые лезут на рожон, строят козни! Мы занимаемся бизнесом!
И ничего, кроме бизнеса!
– Да они сожрут нас в конце концов! – закричал Геннадий. – Как ты не понял до сих пор, что надо жить по их волчьим законам, а иначе… Иначе не выжить…
– Что-о-о? – пропел Мишкольц. – Иначе не выжить? Да этим вообще можно все оправдать! С такой песней легче маршируется. Гена! С такой песней входят в дом с автоматами! – ткнул он пальцем в погасший экран телевизора.
– Мы на самом деле далеко не уедем с таким чистоплюйством, – пробормотал Балуев. – А Пит готовится к войне.
– С чего ты взял?
Но Геннадию не пришлось объясняться. В это время открылась дверь кабинета.
– Я, кажется, уснул… – Федор напоминал сомнамбулу, которого окликнули на самом краю пропасти.
Серебристый «крайслер» обгонял ветер. Ветер пел заунывную песню. А на душе было и горько и радостно. И непонятно, чего больше: радости, горечи, свежих мыслей или терпких воспоминаний. Опасность вроде миновала. И для этого не приложено никаких стараний. Все пущено на самотек, а самотек перекрыли плотиной. А рухнет плотина, что тогда? Впервые Саня зашел в тупик, хоть его серебристый «крайслер» и обгонял ветер, хоть шоссе и обступали бескрайние леса, хоть грудь и распирало от полузабытого чувства.
Утром его разбудил телефонный звонок, точь-в-точь как тогда, после юбилея. И рядом снова лежала она. И снова пропела «Телефо-он!» и натянула на голову одеяло. И он подумал, что до сих пор не знает ее имени. И еще подумал, что это наверняка звонит Петька. И не ошибся.
– Спишь, герой? А у меня сногсшибательные новости!
– Овчинников воскрес?
– Грубо шутишь, Саня. За такое можно и по шее схлопотать!
– По шее так по шее! Что у тебя за новости?
– Курочка попалась! Сидит в клетке, кудахчет!
– Выражайся ясней! Я не Штирлиц, паролей не понимаю!
– Ты, Саня, болван безмозглый! Я девку поймал! Понимаешь? Девку! Дочь Овчинникова! Так что можешь сказать своему «папе», чтобы спал спокойно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146