таково было ее пожелание.
– Ну, спасибо! Отблагодарила, значит? – рассмеялся Криворотый и, повернувшись к ним спиной, крикнул через плечо:
– Пока, ребятки! Совет вам да любовь! – и быстро зашагал назад.
– Бежим! – дернул ее за руку Федор, и они чуть не кубарем скатились по ступенькам.
До машины оставалось несколько шагов. Они исчезли из поля зрения амбалов Пита.
– Пусти! – вдруг остановилась Настя и выдернула свою руку.
– Ты что, Настя? – он изумленно вытаращил глаза. – Надо скорей уезжать! Они могут нас перехватить! По ту сторону моста хлопнули дверцы и заработал мотор.
– Ты – трус! Мелкий трус! – закричала она. – Почему ты не выстрелил ему в спину? Больше такой возможности не будет никогда!
– Но мы бы погибли!
– Мы и так погибнем!
– Сядь в машину! Прошу тебя! Так опасно стоять! Надо ехать!
«Волга» Пита отъехала от моста.
Федор снова схватил Настю за руку и поволок к машине.
– Пусти! – кричала она. – Пусти! Я не хочу с тобой! Оставь меня в покое! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ты трус! Ты не понял самого главного! Все меня предали! Все! И никто ни черта не понял!
Он уже дотащил ее до машины, осталось только открыть дверцу и запихать ее туда вместе со всеми несправедливыми словами в его адрес.
Он перевел дыхание и спросил:
– Чего я не понял?
– Что иначе…
Она недоговорила. Раздался выстрел.
– Ой, как больно! – прошептала Настя. – Как жжет… – и упала к нему в объятия, уткнувшись подбородком в плечо.
Правая рука Федора почувствовала влажную, липкую ткань.
– Что это?
Он не мог ничего понять. Вокруг не было ни души. Ни в кустах, ни в беседке, ни на «чертовом колесе», ни на старом пешеходному мосту – нигде! Кто же стрелял? И тут он задрал голову выше. Из-за насыпи был виден только третий, последний этаж заводского корпуса. В одном из окон стоял человек. С карниза свисало ружье с оптическим прицелом.
– Что ж ты больше не стреляешь, гад? – недоуменно произнес Федор, а потом истошно заорал человеку в окне:
– Стреляй! Стреляй в меня, гад!
Тот скрылся. И только вороны продолжали оголтело каркать.
– Не надо, Феденька, – попросила Настя. – Поехали…
Он бережно усадил ее на переднее сиденье, взялся окровавленными руками за руль.
– Потерпи немного. Мы скоро приедем. Он обманывал не только ее, но и себя. Ночью Федор прикинул, что дорога до его родного города займет не меньше пяти часов, а значит, надо было на ходу принимать решение, ища другой вариант, но здраво рассуждать в таком состоянии он не мог. Его колотила мелкая Дрожь.
Мысли путались.
– Сейчас-сейчас, – приговаривал Федор. – Еще немного…
Приговаривая так, он тем не менее действовал по-задуманному и свернул на ту самую узкую дорогу, которая вливалась в Колымский тракт и на которую он так надеялся еще несколько минут назад.
Дорога оказалась ухабистой. Их бросало из стороны в сторону. Настя вскрикнула и потеряла сознание.
Он продолжал путь, пока не услышал у самого уха ее хрип.
Они не доехали метров двухсот до тракта. По обеим сторонам дороги волновались сосны лесопарка. С трассы доносился гул машин. Каким не правдоподобным и недосягаемым был теперь этот гул!
– Настя! Настенька! – Федор крепко обнял ее, прижался к бледной, но горячей щеке. Он пытался докричаться и беспомощно твердил:
– Что же делать?
Настя только хрипела, и ему казалось, что это длится очень долго.
Потом она умолкла. Открыла большие кошачьи глаза, но его не узнала. Уж больно далек от мирской суеты был этот взгляд. Тело ее содрогнулось. Так иногда содрогаются девственницы перед тем, как отдаться неизведанному. Он снова припал к ее уже охладевшей щеке, сжал в объятиях, будто мог удержать в ладонях эту крохотную, неокрепшую жизнь.
«Опель» стоял посреди дороги, и разъехаться с ним не представлялось никакой возможности. «КамАЗ», вставший ему в хвост, просигналил три раза.
Шофер, молодой ухватистый парень, спешил как на пожар. В это субботнее утро он вез своему начальнику на дачу украденные со стройки материалы. Он специально выбирал окольные пути, чтобы не светиться перед автоинспекцией, ведь никаких документов на стройматериалы при нем не было. И на тебе – такой винегрет! Этот придурок встал посреди дороги и целуется со своей милкой почем зря!
Парень еще раз посигналил «опелю», смачно выругался и вылез из машины, по-деревенски поправляя закатанные рукава рубахи, настраивая себя на грубость и праведный гнев.
– Эй, приятель! Ты тут не один, между прочим! – стукнул он кулаком по бамперу, нагнулся, чтобы посмотреть этому наглому кобелине в глаза, и обмер.
«Кобелина» держал в объятиях девушку с белым, как полотно, лицом, с помертвевшим взором, с седыми волосами, черными на кончиках, будто выпачканными в саже. Парня сотрясали рыдания, лицо было мокрым от слез, а руки… и руль… и нечаянный мазок на лобовом стекле…
Ни слова не говоря, шофер бросился к родному «КамАЗу», напуганной кошкой запрыгнул в кабину и дал задний ход.
– Черт знает что творится на белом свете! Подальше от греха, подальше от греха… – твердил он потом всю дорогу,словно молитву.
Сад Мандельштама, расположенный в центре города и окруженный домами, выстроенными в начале века преимущественно в стиле модерн (теперь там по большей части размещаются деловые конторы, офисы солидных фирм или живут очень состоятельные люди), благоухал цветами, пел птицами, жужжал шмелями, сопел носами утренних бегунов, оглашал окрестности радостным лаем собаки, вытащившей на прогулку своего сомнамбулического хозяина.
Такое райское место не предназначено для деловых встреч вроде той, что мэр назначил Поликарпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146