Да таких историй тысячи! Дело наверняка не в этом.
Организм Ваха сам справился с отравой. Пузырек с противоядием так и остался лежать на дне ее сумочки. Так что к Инге никаких претензий. Вот только ее организм явно с чем-то не справился.
– Почему я не смогла, черт возьми, взять эти деньги! – произнесла она вслух и тут же испуганно огляделась.
Солнце было уже на западе, мимо фланировали какие-то люди, по большей части иностранцы. До нее наконец дошло, что она сидит на скамейке Таврического сада, а рядом горбатая старушка самозабвенно жует помидор.
После ночи, проведенной в Таврическом, в компании уже знакомых собак, спина разламывалась, а шею будто залили гипсом. В доме еще все спали, когда Аида, на цыпочках пробираясь в ванную, обнаружила женские босоножки времен Вудстока <Знаменитый рок-фестиваль, впервые состоявшийся в 1969 г. в США.> тридцатилетней давности. Не нужно быть сыщиком Пинкертоном, чтобы догадаться, кому они принадлежат. Плешивая зубная щетка, появившаяся в стакане рядом с другими щетками, добила ее окончательно.
Аида приняла теплый душ, а потом сварила себе смертельную дозу кофе.
Первой, как обычно, поднялась Патимат, чтобы накормить и отправить на работу сына.
– Явление Христа народу! – всплеснула руками правоверная мусульманка при виде падчерицы. – Я ждала тебя до полуночи, дольше не выдержала. Никак не могу привыкнуть к твоему бродяжничеству. Волнуюсь, как сумасшедшая!
– Напрасно, мессидал <Золотая моя (аварск.).>, – нежно обняла она мачеху, – со мной ничего не может случиться, а вот… – Она не договорила, потому что в комнате брата зазвенел будильник.
– Надо мне поторопиться! – забеспокоилась Патимат, схватив одновременно чайник и сковороду.
– Вот так ты его баловала всю жизнь, – вздохнула Аида, – ему уже тридцатник, а он даже чая толком заварить не умеет.
– Это не мужское дело.
– Я уж про мужские дела вообще не говорю!
Родя явился на кухню заспанный и растрепанный, буркнул сестре «с добрым утром» и уселся напротив. Смотреть ей в глаза он стеснялся и поэтому разглядывалбожью коровку, ползущую по краю стола.
Все трое молчали.
– Вы совсем как чужие стали друг другу! – не выдержала Патимат, и в голосе ее слышалась неподдельная мука. – Я всегда так радовалась вашей дружбе!
Аида отвернулась к окну и закурила. Стрижи носились перед самым окном.
Ее всегда до слез трогали эти птицы. Где-то далеко пророкотал гром.
– Сейчас польет, – сказала Патимат, выглянув в окно. – А ты зонт посеял! Все он теряет, Лидушка. А ты ему без конца даришь и даришь. Что толку?
– Больше не буду дарить.
– И правильно! Пусть сам зарабатывает!
Рыжая коровка заблудилась в рыжем лесу. Она бежала вверх по руке, пряталась от грозы.
Родион не проронил ни слова, залпом выпил горячий чай, не притронувшись к еде, и опрометью выскочил из дома. Он всегда старался избегать трудных разговоров.
– Ну что мне с ним делать?! – в отчаянии воскликнула Патимат, и ее выцветшие зеленые глаза наполнились слезами. – Он целыми днями твердит одно и то же: «Аида должна понимать, как мне трудно. Я хочу семейного счастья. Я хочу детей». И просит, чтобы я поговорила с тобой. Но я ведь знаю, как ты ненавидишь Алену. Это видно и без очков. Ты ревнуешь, как всякая любящая сестра. А Родя как мальчишка. Влюбился и не замечает, что творится вокруг. Они любят друг друга, Аидушка. Ничего не поделаешь, надо терпеть. А если ты ему не поможешь, я помогу. Устроюсь на какую-нибудь работу. Я ведь еще не старая, еще даже не пенсионерка. Помаленьку наскребем деньжат, и они смогут снять квартиру где-нибудь на окраине. Надо только немножко потерпеть.
– Я потерплю, Патимат, – безразличным тоном пообещала Аида, а потом спросила:
– У него это впервые?
– Что?
– Любовь. – Ты, наверное, не помнишь. Совсем крохой была. Он в девятом классе влюбился в свою одноклассницу. Не помню уже, как ее звали. Такая беленькая, с косичками, глаза огромные, голубые…
– И что было дальше?
– Она сказала, что не хочет иметь ничего общего с кавказцами.
– Старо как мир.
– Господи, да какой же он кавказец? Что кавказского она в нем нашла?
Что вообще она в этом понимала, соплячка?!
– Не горячись, Патимат. В Родионе действительно мало кавказского. А если бы было много, что с того?
– Ты это всегда понимала… А ведь он из-за этой беленькой с косичками чуть не покончил с собой. Совсем дурак был! Книжная душа. Забрался в горячую ванну и перерезал себе вены. Тоже в какой-то книжке вычитал. Я первая подняла тревогу, сердце было не на месте. Мать всегда чувствует такие вещи. Отец выломал дверь, и мы его, слава Аллаху, спасли!
– И что, с тех пор он не влюблялся? Он что, девственником был, пока не встретил эту?..
– Откуда мне знать? – развела руками мачеха. – Я никогда с ним не говорила на такие темы.
– Да, кажется, дело серьезное, – подытожила Аида. – Ты в магазин не сходишь?
– А что такое?
– Я хочу на ужин утку с яблоками и хорошего вина.
– Да ты забудешь об этом сто раз! И опять вернешься под утро!
Не хотела она никуда уходить, пока в доме находилась невеста сына.
Патимат боялась оставлять их вдвоем. Но Аида настаивала на утке с яблоками, а фактически выставляла ее за дверь и не рассчитывала на скорое возвращение, потому что утку надо поискать, побегать по магазинам. В конце концов мачеха уступила. И уже выходя, посмотрела на падчерицу умоляющим взглядом и едва слышно, как будто сомневаясь в собственных словах, напомнила:
– Ты обещала немножко потерпеть… Ну да, потерпеть…
А разве она не сдержала обещания? Она терпела почти два часа. Почти два часа эта босячка не подавала признаков жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67