– Вы знали Констанцию?
– Нет. Я искал у нее моего знакомого, журналиста.
– Журналиста? – почему-то удивилась она.
– Да, журналиста. Он тоже погиб. А в понедельник они вместе с Констанцией были в кинотеатре.
– В кинотеатре? – еще больше удивилась Антонина Иосифовна. – Зачем она потащилась в кинотеатр? У нее дома телевизор, видеомагнитофон, целая гора видеокассет! Вечно находила себе приключения! Вот и результат!
«Странно, почему-то ни я, ни Еремин не придали этому факту значения. А действительно – и телевизор, и видеомагнитофон, и видеокассеты. И наверняка был у нее в коллекции „Призрак свободы“. Надо проверить!»
– А как звали вашего знакомого?
– Леонид Шведенко.
– Первый раз слышу. Правда, она мне не особенно докладывала о своих похождениях.
Полежаеву показалось, что женщина хочет на него произвести впечатление, доказать, что она все-таки занималась воспитанием дочери, хоть какая-никакая, а мать.
– А кого из друзей Констанции вы знали?
– Многих, но разве всех упомнишь? – Лазарчук произнесла это так, что стало ясно – «упомнить» не сможет никого.
Антону было тоскливо, жаль потерянного времени.
«И во сне она кричала: „Откуда я знаю, кто он такой? Мне дела нет до твоих хахалей!“ Ничего она не знает. Все на свете пропила!»
– Может, сходите за бутылкой? – попросила ласково Антонина Иосифовна. – Тогда наверняка что-нибудь вспомню…
Он был смешон сам себе, когда потащился в ближайший магазин за бутылкой. И главное, перед ее соседями стыдно. Пришел собутыльник к пьянчужке. И ведь уверен, что зря, а ноги сами несут. Может, потому, что лучше пить с пьянчужкой, чем оставаться наедине со своим прошлым?
– Он меня больше не пустит сюда, – поставив на стол «Столичную», сообщил Полежаев.
– Кто? – не поняла женщина.
– Этот ваш сосед усатый. Так сверлил меня сейчас глазищами.
– Да кто он такой?! – неожиданно заверещала она. – Он тут на птичьих правах! Квартирант сраный! Я ему сдаю комнату!
«Вот как? Значит, квартирант? Значит, есть еще одна комната! А родная дочь скиталась по квартирам, только чтобы не видеться с „сукой-матерью“!»
– Сейчас я с ним разберусь! – продолжала она разглагольствовать. – Щас! Только выпью – и разберусь! – Она суетливо пыталась открыть бутылку. – Он у меня посверлит! Он у меня…
Антон безучастно наблюдал, как она сорвала пробку, побулькала в грязный стакан и выпила залпом, даже не вспомнив о нем.
«А ведь красивая баба! Раньше, наверное, сводила с ума мужиков!»
Она выпила еще, но идти разбираться с соседом не торопилась. Наверно, боялась, что Полежаев в ее отсутствие выпьет остатки.
– Ты, главное, не печалься! – успокаивала его Антонина Иосифовна, сразу перейдя на «ты». И даже запела: – Не надо печалиться! Вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди – надейся и жди!.. Я щас его быстро обработаю! Он у меня посверлит! Квартирант сраный!
– Не надо никого обрабатывать, – попросил Антон. – Вы обещали вспомнить.
– Ничего я никому не обещала! И обещать не могла! – Она вдруг расхохоталась, как-то совсем по-молодому, задорно, весело. – А ты что себе не наливаешь? От меня не дождешься! Не надейся даже! Сам наливай! Есть закуска – огурчики маринованные!
Она отодвинула штору и взяла с подоконника двухлитровую банку с мутным рассолом, где на дне еще проглядывались два или три огурца.
– Спасибо, я не буду, – отказался писатель. – Пейте сами. Я не за этим сюда пришел.
– Гордый! – оценила Лазарчук. – Это хорошо, что гордый. Мне больше достанется!
– Так как же все-таки насчет воспоминаний? – совсем без надежды в голосе поинтересовался Антон.
– Да иди ты!..
– А вы во сне кричали! – ни с того ни с сего ляпнул он.
Она внимательно, насколько это было в ее силах, посмотрела на него своими веселыми глазами.
– И чего?
– Кого-то называли блядью.
– Мало ли кого!
– Да уж не секрет, – презрительно ухмыльнулся Полежаев. Сам не ожидал, что так выйдет. – Дочь свою, покойницу, вы блядью называли. А она вас – сукой! Вот ведь фотография лежит, – ткнул он пальцем в столешницу. Из-под грязной тарелки действительно торчал уголок фотоснимка.
– Ты кто такой, чтобы в душу мне заглядывать?! – завопила она. – Господь Бог?! Что тебе надо от меня? Я тебя не звала в гости.
– Я ухожу, – сказал он спокойно. – Мне дела нет до вашей души! Я лишь хотел знать, кто убил Констанцию и моего знакомого. Думал, поможете. Извините, ошибся.
Как и вчера, Антон пулей вылетел из квартиры под взглядами жильцов.
Быстрым шагом шел к Страстному и материл себя на чем свет стоит. Необходимо было где-нибудь посидеть и что-нибудь выпить. На Страстном есть ковбойское кафе «Белая лошадь». Он предпочитал «Копакабану» на Большой Бронной. Там дешевле. Там знакомая барменша, которой он дарит свои книжки. Там часто сиживают братцы-писатели, перемывая косточки другим братцам-писателям. Но до Бронной еще долго идти, а уже невтерпеж. К тому же от ковбойского питья должно полегчать.
Он заказал чашку горячего грога. Пил и рассматривал коллекцию техасских сапог на стене, мысленно примеривая на себя то одни, то другие.
Когда его тронули сзади за плечо, в голове сразу пронеслись четыре имени: «Патя! Марго! Василина!..» И еще имя той, о которой лучше не думать.
– А это я. – Антонина Иосифовна смутно улыбалась. Она снова выглядела, как приговоренная к казни. – Так и знала, что вы сюда пойдете. Человек вроде приличный. При деньгах. Отчего бы не посидеть в хорошем месте.
Он ее и узнавал, и не узнавал. Оказывается, она совсем не опьянела, хоть и допила «Столичную». Не могла не допить. Наверняка залпом, едва он выскочил за дверь. Значит, притворялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120