— Внимание привлекается именно к этой группировке, — уточнила Лиз.
Маккаски покачал головой.
— Вы же знаете средства массовой информации. Вы вытаскиваете из-под колоды одну змею, а они хотят репортаж о целом гнезде. Вы находите гнездо, а им подавай десяток.
— О'кей, тут вы правы, — согласилась Лиз. — И поэтому средства массовой информации начинают нам показывать другие гнезда: «Чистую нацию», ассоциацию «Только для белых», «Американское братство арийцев». Что происходит дальше?
— А дальше, — ответил Маккаски, — средний американец начнет возмущаться, а правительство — громить расистские группировки. Конец истории.
— Нет, не конец. — Лиз несогласно покачала головой. — Понимаете, разгромом с группировками не покончишь. Они выживают, снова уходят в подполье. Более того, запускается «белый бумеранг» — реакция расистов в ответ на борьбу за права черных. Исторически складывается, что притеснение порождает силы сопротивления. Результатом этой несостоявшейся акции «Чистой нации» — если они конечно и впрямь собирались ее совершить, в чем у нас нет никакой уверенности, — стало бы усиление воинственности и среди чернокожих, и среди сексуальных меньшинств, и среди евреев. Помните лозунг Лиги защиты евреев в шестидесятые годы: «Больше никогда!»? Каждая группа примет для себя что-то в этом духе. И когда эта широко распространившаяся поляризация станет угрозой для инфраструктуры, угрозой для окружающего сообщества, средний белый американец будет напуган. И по иронии судьбы правительство окажется неспособным ему помочь, потому что оно не может наезжать на меньшинства. Если оно займется черными — крики поднимут черные. Займется геями или евреями — крик поднимут они. Займется ими всеми, вместе взятыми, — вот вам, черт возьми, уже и война.
— Поэтому средний американец, хороший и справедливый в нормальной жизни, станет все больше тяготеть к радикалам, — вставил Роджерс. — А «Чистая нация», АТБ и им подобные станут выглядеть, как спасители общества.
— Совершенно верно, — подтвердила Лиз. — Помните, что сказал начальник мичиганской милиции несколько лет назад? Что-то вроде: «Естественная динамика реванша и возмездия пойдет своим путем». Как только люди прослышат о «Чистой нации» и о том, что она собиралась сделать, именно так у нас все и будет происходить.
— Значит, «Чистая нация» заведомо шла на провал, — подытожил Роджерс. — За ними охотятся, арестовывают, разоблачают и объявляют вне закона. И они приносят себя в жертву ради белого движения.
— И им это нравится, — подчеркнула Лиз.
— Получается какой-то нереальный «дом, который построил Джек». — Маккаски поморщился, а потом произнес нараспев:
— А это белые расисты, которые послали своих же людей, чтобы сдать их и принести в жертву, чтобы вызвать ответную реакцию меньшинств, которая напугает белых, которые станут источником поддержки для других участников белого расистского движения.
Он с сомнением покачал головой.
— Мне думается, вы оба приписываете этим дегенератам излишнюю дальновидность. У них был план, но их карта бита. Конец истории.
На столе генерала подал звук телефон.
— Я тоже не уверен, что согласен со всеми предположениями, высказанными Лиз, — признался Роджерс, — но они заслуживают рассмотрения.
— Подумайте об уроне, который могла бы причинить «Чистая нация», будь она приманкой или ловушкой.
Роджерс ощутил внутренний холодок. На самом деле гордое и победоносное ФБР можно было бы увести куда угодно, только не в правильном направлении. Более того, когда средства массовой информации отслеживают каждый его шаг, оно так и не смогло бы признать, что его ввели в заблуждение.
Генерал поднял трубку.
— Да?
Это оказался Боб Херберт.
— Боб, минут десять назад Альберто ввел меня в курс дела, — сообщил ему Роджерс. — Где вы находитесь?
С другого конца линии послышался спокойный голос Херберта:
— Я еду по шоссе через какую-то немецкую глушь, и мне кое-что необходимо.
— Что именно?
— Либо солидная помощь — и побыстрее, либо по-настоящему короткая молитва, — ответил Херберт.
Глава 29
Четверг, 16 часов, Гамбург, Германия
Ранним вечером в Гамбурге при хорошей погоде появляется какое-то особенное чарующее свечение.
Отблеск лучей заходящего солнца, отражаясь от поверхности двух озер, порождал вокруг призрачное мерцание. Полу Худу почудилось, будто под городом кто-то включил яркую лампу. Деревья в парке и здания по краям как бы светились сами по себе на фоне синего темнеющего неба.
Воздух Гамбурга был тоже иным, чем в других городах. В нем ощущался привкус соли, который ветер приносил вдоль Эльбы с Северного моря, запах солярки и дыма от бесчисленных судов, снующих по реке, и свежее дыхание деревьев и обширных зеленых насаждений, разбросанных по всему городу. Не грязный, как в некоторых городах, отметил про себя Худ, но вполне отличимый.
Размышления Худа об окружающей среде длились недолго. Не успели они с Хаузеном выйти из здания и направиться в сторону парка, как немец заговорил.
— Так что же сделало этот день таким необычным для вас? — спросил он.
На самом деле Худу не очень-то хотелось говорить о себе, но он надеялся, что тем самым ему удастся слегка развязать язык Хаузену. Ты даешь и ты берешь, ты берешь и ты даешь. Это был вальс, знакомый всякому, кто жил и работал в Вашингтоне. Просто на этот раз танец будет иметь несколько более личный и важный характер.
— Пока мы с Бобом и Мэттом ждали вас в отеле, — начал Худ, — мне показалось, что я увидел.., нет, я готов поклясться, что увидел женщину, которую когда-то знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146