Нет, вообще-то у меня нет такой привычки. Я бы хотела, чтобы они сами приезжали ко мне на прием, но с этим как раз и проблема. Они никуда не выезжают. Вернее, не выезжает мать. Она страдает агорафобией Боязнь пространства, открытой площади или толпы. — Здесь и далее прим. перев.

и много лет не покидала дома.— Сколько лет?— Она не уточняла, сказала просто «много лет», и было видно, как трудно дается ей даже эта встреча, так что я не настаивала. Она действительно была совершенно не готова к тому, что кто-то будет задавать ей вопросы. Поэтому мой визит был кратким, я ограничилась тем, что непосредственно относилось к девочке.— Разумно, — сказал я. — И что она вам рассказала о ребенке?— Только то, что Мелисса — так зовут девочку — боится всего. Темноты. Громких звуков и яркого света. Боится оставаться одна. Боится любых новых ситуаций. Часто выглядит напряженной, вздрагивает от каждого пустяка. Отчасти это, должно быть, присуще ей генетически. Или, возможно, она просто подражает матери. Но я уверена, что причина в том, как она живет, — там очень странная ситуация. Большущий дом, просто огромный. Один из этих несуразных особняков к северу от бульвара Кэткарта в Сан-Лабрадоре. Классический сан-лабрадорский дом — целые акры земли, огромные комнаты, преданные слуги, все за закрытыми дверями. А мать сидит у себя в комнате наверху, словно какая-нибудь викторианская леди, страдающая приступами меланхолии.Она остановилась, кончиком пальца коснулась губ.— Скорее, как викторианская принцесса. Она по-настоящему красива. И это несмотря на шрамы, сплошь покрывающие одну сторону лица и легкую лицевую гемиплегию — еле заметное обвисание, в основном когда она разговаривает. Если бы она не была так красива — так симметрична, — то можно было бы вообще ничего не заметить. Келоидных рубцов нет совсем. Просто сетка из тонких шрамов. Я бы могла поспорить, что много лет назад ей были сделаны искуснейшие пластические операции на высшем уровне хирургической техники по поводу какого-то действительно серьезного повреждения. Вероятнее всего, ожога или глубокого ранения мягких тканей. Возможно, в этом и есть корень ее проблем — я не знаю.— А что представляет собой девочка?— Я фактически с ней не встречалась, видела ее лишь мельком, как только вошла в дом. Миниатюрная, худенькая, миловидная, очень хорошо одетая — типичная маленькая девочка из богатой семьи. Когда я попыталась с ней заговорить, она убежала. Подозреваю, что на самом деле она пряталась где-то в комнате матери — или скорее в ее апартаментах, потому что, в сущности, это целый ряд комнат. Пока мы разговаривали с матерью девочки, я все время слышала какие-то тихие шорохи, которые тут же прекращались, как только я останавливалась и прислушивалась. Мать ни разу не прокомментировала этого обстоятельства, и я ничего не сказала. Сочла, что мне и так крупно повезло — удалось встретиться с ней и поговорить.Я сказал:— Это несколько напоминает картинку из готического романа.— Да. Именно такое впечатление это и производило. Нечто готическое. Немного пугающее. Нет, не мать, конечно. Она, в сущности, очаровательна. Мила. В ней есть что-то ранимое.— Типичная викторианская принцесса, — заметил я. — Она совсем не выходит из дома?— Так она сказала. Призналась, что ей стыдно за себя. Но и чувство стыда не убедило ее попробовать выйти из дома. Когда я предложила ей подумать, сможет ли она посетить мой кабинет, она по-настоящему занервничала. У нее буквально затряслись руки. Зато согласилась показать Мелиссу психологу.— Странно.— Странное — это ведь ваш хлеб, не так ли?Я усмехнулся.Она сказала:— Возбудила ли я ваш интерес?— Вы считаете, что мать на самом деле просит о помощи?— Для девочки? Говорит, что да. Но всего важнее то, что стимул исходит от самой девочки. Ведь это она позвонила по номеру службы помощи.— Семилетний ребенок позвонил сам?— Дежурная телефонистка тоже не могла в это поверить. Служба помощи не предназначена для детей. Иногда к нам звонит какой-нибудь тинэйджер, и они направляют его в службу подростковой медицины. А Мелисса, должно быть, видела один из рекламных роликов по телевизору, записала номер телефона и позвонила. Причем из-за этого она долго не ложилась спать — звонок поступил вечером в начале одиннадцатого.Она подняла саквояж на уровень груди, открыла его, щелкнув замком, и достала кассету.— Я знаю, что это звучит странно, но доказательство как раз у меня с собой. Они записывают все, что поступает к ним на линию. Я попросила сделать для меня копию.Я сказал:— Она, должно быть, развита не по возрасту.— Наверное. Жаль, что у меня нет возможности провести с ней какое-то время. Какая славная девчушка — решилась на такой поступок. — Она помолчала. — Как ей, должно быть, тяжело. Во всяком случае, прослушав запись, я набрала номер, который она оставила, и поговорила с матерью. Она не имела и понятия о звонке Мелиссы. Когда я все ей рассказала, она не выдержала и разрыдалась. Но когда я пригласила ее прийти ко мне на консультацию, она сказала, что больна и не может. Я подумала, что речь идет о каком-то физическом недостатке, и потому вызвалась приехать к ним сама. Отсюда и мой «готический» визит на дом.Она протянула мне кассету.— Если хотите, можете это послушать. Это действительно нечто. Я обещала матери поговорить с психологом и взяла на себя смелость назвать вас. Но вы не чувствуйте себя никоим образом обязанным.Я взял кассету.— Спасибо за то, что подумали обо мне, но я, честно говоря, не знаю, емогу ли наносить визиты на дом в Сан-Лабрадоре.— Она может приезжать хоть на другой конец города — я имею в виду Мелиссу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171