Мистер Джонс: Он никогда для меня ничего не делал. Никогда не защищал меня — ни разу, ни единого раза!
Детектив Стерджис: Слышите, защитник. Вот вам основа для защиты: тяжелое детство. Ну, пока, Чип. Пошли, Стив.
Детектив Мартинес: Встретимся в суде.
Мистер Джонс: Подождите...
Мистер Токарик: Чип, нет никакой необх...
(КОНЕЦ ЗАПИСИ)
37
Предъявленное обвинение было помещено на третьей странице бедного новостями субботнего номера газеты. Заголовок гласил: «Профессору предъявлено обвинение в убийстве и жестоком обращении с детьми», рядом располагалась старая, сделанная в колледже фотография Чипа. На ней он выглядел счастливым хиппи; в статье говорилось о нем, как об исследователе в области социологии и обладателе нескольких наград за преподавание. Также были процитированы непременные образчики мнения не веривших в случившееся коллег.
Статья, появившаяся на следующей неделе, заслонила собой историю Чипа: «Арест Чака Джонса и Джорджа Пламба — сговор о совершении убийства Лоренса Эшмора».
Соучастник сговора по имени Уоррен Новак — один из серых бухгалтеров — вступил в соглашение с полицией и рассказал все, включая тот факт, что Пламб дал ему указание взять наличные деньги с больничного счета, чтобы заплатить наемному убийце. Человек, который проломил череп Эшмору, был представлен как личный охранник Чарльза Джонса по имени Генри Ли Кьюди. На фотографии было видно, как федеральный агент, имя которого не указывалось, ведет преступника в тюрьму. Крупный и мощный Кьюди был одет весьма небрежно и казался только что проснувшимся. Агент был блондином в очках в черной оправе, с лицом, имевшим форму почти равностороннего треугольника. На работе в качестве охранника в Западной педиатрической больнице он был известен как А. Д. Сильвестер.
Я раздумывал, почему правительственный агент вдруг занимается арестом по делу об убийстве, пока не прочел последний абзац: ожидается «основанное на длительном правительственном расследовании» федеральное обвинение Чарльза Джонса и его банды в «предполагаемых финансовых нарушениях». Со ссылками на анонимных «федеральных официальных представителей». Имена Хененгард и Зимберг упомянуты не были.
* * *
В четверг, в четыре часа, я в четвертый раз попытался дозвониться до Анны Эшмор. На три первых звонка никто не ответил. На сей раз трубку поднял мужчина.
— Кто это? — спросил он.
— Алекс Делавэр. Я работаю в Западной педиатрической больнице. На прошлой неделе я посетил миссис Эшмор, чтобы выразить свое соболезнование, а теперь просто хотел бы узнать, как она поживает.
— А-а. Это говорит ее поверенный, Натан Бест. С ней все в порядке. Вчера вечером выехала в Нью-Йорк навестить старых друзей.
— А когда она вернется, вам неизвестно?
— Не уверен, что она вообще вернется.
— А, вот как. Если будете говорить с ней, передайте ей мои наилучшие пожелания.
— Хорошо. Как, вы сказали, ваша фамилия?
— Делавэр.
— Вы врач?
— Психолог.
— А не хотели бы вы приобрести по сходной цене земельный участок, а, доктор? Участок будет освобождаться от нескольких владельцев.
— Нет. Спасибо.
— Ну что ж, если вам известен кто-то, кто желал бы сделать приобретение, сообщите ему. Всего хорошего.
* * *
В пять часов я последовал недавно приобретенной привычке и направился к маленькому белому дому, расположенному в тенистом тупике в Западном Лос-Анджелесе, как раз к востоку от Санта-Моники.
На сей раз со мной поехала Робин. Я припарковался и вышел из машины.
— Долго не задержусь.
— Не спеши.
Она откинула сиденье, поставила ноги на приборную доску и начала набрасывать на бристольском картоне эскизы перламутровой инкрустации.
Как обычно, окна домика были завешены. Я прошел по прорезающей газон тропинке, выложенной железнодорожными шпалами. На бордюрах пробивались ярко-красные и белые петунии. Универсал «плимут-вояджер» стоял на подъезной дороге. За ним расположилась помятая «хонда» медного цвета. Уже начиналась настоящая жара, и воздух был плотным и каким-то маслянистым. Я не замечал ни малейшего ветерка. Но все же что-то заставляло звучать бамбуковые колокольчики над дверью.
Я постучал. Глазок открылся, и в нем показался красивый голубой глаз. Дверь широко распахнулась, и Вики Боттомли посторонилась, чтобы дать мне пройти. На ней была зеленая, цвета неспелого лимона, блузка медсестры, надетая поверх белых эластичных брюк. На волосах много лака. В руке она держала кружку цвета тыквы.
— Кофе? — предложила она. — Еще немного осталось.
— Нет, спасибо. Как сегодня дела?
— В общем-то, кажется, лучше.
— У обеих?
— В основном у малышки. Она по-настоящему раскрылась. Бегает по всему дому, как настоящий маленький бандит.
— Хорошо.
— И разговаривает сама с собой. Это нормально?
— Уверен, что да.
— Ага. Я так и думала.
— О чем она говорит, Вики?
— Не могу разобрать — что-то бубнит. Но выглядит достаточно счастливой.
— Крепкая малышка, — заметил я, входя.
— Как и большинство детей... Она ждет вас.
— Правда?
— Ага. Я упомянула ваше имя, и она улыбнулась. Уже пора, а?
— Конечно. Наверняка я заслужил свои лычки.
— Работая с малышами, приходится трудиться.
— Как она спит?
— Хорошо. Но Синди спит плохо. Я каждую ночь слышу, как она встает и по нескольку раз за ночь включает телевизор. Может быть, действует отмена валиума, а? Хотя я не замечала никаких других симптомов.
— Может быть, и так, или просто обычное беспокойство.
— Возможно. Вчера ночью она заснула у телевизора, я разбудила ее и отослала обратно в комнату. Но с ней все будет в порядке. Ведь у нее нет другого выбора, согласны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150