Да и кто его знает, где он проводит погожий воскресный денек…
Оставалось всего полчаса до того момента, как по Елисейским полям сверху торжественно двинутся полицейские на мотоциклах, за ними — первая колонна участников парада, наиболее достойные из них: борцы освободительной армии, ветераны уличных боев в Париже в июле — августе сорок четвертого. Вдоль тротуаров и возле перекрестка Рон Пуан стояла плотная, шумная толпа, перед самой стройкой в оцеплении толпились одни только черные мундиры. Звуки оркестра республиканской гвардии перекрывали гомон праздника. Многие пришли с детьми и теперь подняли их на плечи. Повсюду продавались разноцветные флажки: цвета Франции и с деголлевским лорренским крестом, даже британские и американские. День обещал быть душным и жарким.
Баум оставил при себе двух снайперов и еще пару оперативников — все остальные были посланы на поиски неуловимого Руассе.
— Если бы он знал, что ему наконец представляется случай принять участие в историческом событии, он бы сам как миленький прискакал, — утешил Баум себя и Алламбо.
Машина ДСТ стояла в двух кварталах от Рон Пуан. В 9:53 с улицы Соссэ сообщили, что Леон нашел-таки Руассе на площади Конкорд и тот готов встретиться с Баумом. Они едут к Рон Пуан.
— Ступай перехвати его, — сказал Альфред Баум инспектору Алламбо. — Тащи его сюда поскорей. Скажи, у меня к нему личное поручение от президента.
— Он что, такой простак? Поверит?
— Вполне. У него повышенное чувство собственной значимости, этим мы и воспользуемся.
Алламбо явился на Рон Пуан как раз в тот момент, когда Руассе вылезал из машины. С ним был Леон. Пока Алламбо передавал слова Баума, офицеры полиции при виде заместителя начальника префектуры засуетились: кто-то одернул мундир, двое поспешно натянули снятые перчатки. Руассе величественно помахал им рукой и удалился в сопровождении Алламбо. Леон испытал приятное чувство самоуважения, успеха, даже профессиональную гордость — он обожал тереться возле начальства.
— Ну и как вы полагаете, я могу выполнить эту вашу просьбу? — спросил Руассе, сидя рядом с Баумом в его машине. Баум начал было объяснять, но тут вмешался водитель — он все время слушал по радио переговоры полицейских между собой:
— Извините, опять насчет нас…
— Послушайте сами, — предложил Баум собеседнику. — Думаю, это вас лучше убедит.
Снова говорили с командного поста на перекрестке Рон Пуан:
— Руассе приехал, и с ним из контрразведки… Как поступить, если он попытается отменить ваш приказ? Да, понял. Только сам господин префект… На параде? Так вы с ним поговорить не можете? Ладно, попытаюсь сам отказать, только это трудно, вы же этого напыщенного индюка знаете…
— Когда все кончится, я с этого субъекта шкуру спущу, — пообещал Руассе, лицо его побагровело от унижения и уязвленного самолюбия. — Пошли, сейчас я им устрою!

Чтобы освободиться от веревки, Ингрид понадобился почти час. Серж, затягивая узел, не пожалел сил — сырые волокна так и впились в нежную кожу. Ингрид долго извивалась, перетирая веревку. Когда она сумела все-таки высвободить руки, на запястьях у нее были кровавые ссадины. Она беззвучно рыдала в отчаянии, но боли почти не чувствовала.
В те минуты, когда Баум и Алламбо перебирались из радиофургона в свою машину, Ингрид откинула брезент, укрывавший миномет, и начала развязывать бумагу, в которую он был упакован вместе со всем снаряжением. Собирать его не пришлось — они с Сержем принесли оружие в готовом виде. Две красные бризантные мины и дымовая шашка аккуратно лежали в своих гнездах. Тут Ингрид вспомнила о воротах — Серж, выходя, оставил их незапертыми. Она вышла, пересекла стройплощадку и задвинула засов.
Потом подыскала место, где лучше всего установить миномет: между строящимся зданием и высоким забором нашелся достаточно ровный, уже забетонированный пятачок. Она проверила оружие, припоминая по пунктам недавно прочитанную инструкцию. Вынула мины из гнезд и уложила их рядом с минометом. Минут десять ушло у нее на то, чтобы придумать, как зарядить миномет в одиночку. С помощью подобранных тут же кирпичей и дощечек она установила и закрепила ствол под таким углом, чтобы мина, если ее опустить одним концом в дуло, сама бы скользнула вниз.
Она даже попрактиковалась немножко, поднимая мину и поднося ее к жерлу ствола. Сооружение сработает, она уверена. На часах было 9:50 — целых двадцать пять минут в ее распоряжении.
Она подумала о Серже. Теперь-то она знает — он вполне способен пойти в полицию и все там выболтать. Только что он будет делать после? Скрыться ему нипочем не удастся: в штабе известны имена его родственников и приятелей, выследить его ничего не стоит. Тянуть они не станут: слишком много этот трус знает. Не дай Бог, контрразведка их опередит, они-то его разговорят, в этом она не сомневается — сегодня утром он себя показал. Как же она в нем ошиблась, какой же это подонок!
А что станется с ней самой? Неужели это конец? В штабе ей обещали, что она сможет уйти отсюда беспрепятственно, но ей не верится. Тут Серж прав: одно дело — большой начальник, он что угодно пообещает, но рядовой полицейский просто стреляет — и все. Раньше во время акций она не думала о смерти или о провале. Все даже говорили, будто у нее нервов нет. Чепуха это, просто она умеет держать себя в руках. У нее железная внутренняя дисциплина с самого детства. Тогда это было ей необходимо и потом — во все времена. Если ребенка бить, то он либо ломается, либо становится сильным. Она еще маленькая была, не все сознавала, но уже тогда решила: ее не сломают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76