Но она была на другой стороне, их разделял поток машин и, пересекая улицу, он потерял ее из виду: тут как раз распахнулись двери кинотеатра и оттуда повалила толпа.
Снова неудача…

«Полицейская провокация по отношению к „Юманите“„ — заголовки этой газеты на следующее утро прямо-таки кричали. Какой-то ловкач ухитрился сделать снимок: бригада по борьбе с коммунистами шурует по кабинетам редакции. Этот снимок занял всю первую страницу, оставив только место для колонки, написанной Сейнаком, который объявил, что полицейский рейд — это маневр, имеющий целью дискредитировать его партию. «Что они искали? — вопрошал он. — Есть основания предполагать, что сначала послали в редакцию некий секретный документ, вот его-то участники рейда и собирались обнаружить. Однако номер не прошел. Мы теперь удвоим бдительность“.
На внутренних полосах сообщалось о новых взрывах в провинции. Вся остальная пресса посвятила этим взрывам, унесшим шесть человеческих жизней, первые страницы.
Баум у себя в отделе слушал отчет Леона о том, что произошло вчера. Он был взбешен, но старался этого не выдать, повторяя про себя, что такое могло произойти и с ним самим. Ясно было одно: кто-то в отделе закладывал их планы. Он сидел за пустым столом и пытался осмыслить этот факт, который только подтверждал его растущее убеждение, что все события последнего времени — части одного целого, что ситуация организована и кто-то ловко ею управляет. Взрывы, продолжающиеся целых четыре месяца, — а полиция ни на шаг не продвинулась в поисках террористов; странная история с секретными документами: ясно, что тот, кто организовал их пропажу, вовсе не заботился, чтобы они попали в руки русских или еще чьи-нибудь, а заинтересован в политическом скандале. И еще факт, который никак нельзя сбросить со счетов: кинокадры, отснятые в Булонском лесу…
Он решил посмотреть их еще раз и, позвонив по внутреннему, с несчастным видом отправился в просмотровую. Там он сидел в потемках один, пока прокручивали пленку, снятую покойным Морисом, всего пятьдесят секунд.
Сначала на экране возникла неподвижная фигура в кустах спиной к камере: Галевич. Потом камера чуть сдвинулась вправо, и на заднем фоне стал отчетливо виден мужчина в темной куртке, он держал под руку девушку с длинными светлыми волосами. На ней узкие брюки и блузка, мужчина что-то говорит, а она слушает. Камера снова вернулась к Галевичу, гуляющая пара тоже вошла в кадр. Человек немолод, под пятьдесят, его лицо видно отлично. Баум узнал его безошибочно.
Пленка кончилась: на этом месте Леон по передатчику велел Морису не расходовать государственное имущество. Но Баум увидел достаточно. И то, что он увидел, было весьма странно, поскольку немолодой мужчина был досконально известен в ДСТ, именно его досье Баум то и дело листал последние две недели. Из документов, собранных в папке, следовало однозначно: данный господин — убежденный и непоколебимый гомосексуалист, у него не бывает с женщинами отношений такого рода, чтобы назначать тайные и нежные свидания под сенью Булонского леса.
Баум вернулся к себе, плюхнулся в кресло и тем же меланхолическим взглядом уставился в стену напротив. Почему эти кадры так неотвязно его преследуют, почему связываются в его сознании со всеми остальными событиями последних дней? С одной стороны, вроде бредятина, а с другой — почему бы и нет? Но уж что точно — так это то, что никого он не сумеет убедить, даже Жоржа Вавра, будто такая связь существует. Если бы его, Альфреда Баума, спросили, почему он усматривает тут какую-то связь и в чем, собственно, она заключается, вразумительного ответа он бы не нашел. «Иногда, — сказал он сам себе, — чувствуешь что-то. Ни доказательств нет, ни свидетелей, но ты точно знаешь. Просто весь твой жизненный опыт говорит. Остается только ждать сущего пустяка — пока факты подтвердят теорию».
Он поднялся и начал ходить взад и вперед по крошечному кабинету. Облегчения это не принесло. Он снова сел и постарался отвлечься от просмотренной пленки и сосредоточиться мыслями на событиях вчерашнего вечера. Надо бы установить на улице Фобур Сен-Дени наблюдение, хотя эти ребятки наверняка оттуда уже смылись. Разве что случайно вернутся — забрать что-нибудь, забытое в спешке. Но ждать такой удачи он не вправе. Удачу еще надо заслужить, а как отдел сейчас работает — так ничего он не заслуживает хорошего. В воскресенье в Иври выставка кошек, хотелось бы пойти. Там будут все знакомые, и среди экспонатов ожидается кое-что интересное. Но нет, вместо этого сходит-ка он в Булонский лес. Скорее всего эта прогулка окажется совершенно бесполезной, и свой выходной день он проведет скучно и в одиночестве. Эстелле это не понравится — жаловаться она, конечно, не станет, но ее укоризненное молчание хуже, чем если бы она на него кричала. Будь что будет — все равно печень ему покоя не даст, пока он не изгонит этого беса, который будто прячется в зарослях возле шоссе Этуаль и прямо-таки преследует его.
Его поддерживала мысль, что к каждому замку ключ рано или поздно находится. Все люди к чему-то привыкают, и даже самые опытные конспираторы не в силах что-то изменить в некоторых своих привычках.

В этот день, пятницу 20 августа, общественное мнение совершило опасный крен от тревоги к истерике. Франк упал на сорок сантимов по отношению к доллару. Французский банк пожертвовал еще пять миллиардов, понапрасну пытаясь удержать его курс на высоте. Биржа зафиксировала самое большое падение акций с 1968 года. В министерских кабинетах Парижа заканчивались последние приготовления к встрече глав Европейского экономического сообщества, которая должна была состояться в Лондоне в следующий понедельник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76