Не ту, что у нее между ног – настоящую, живую.
– Жаль. Тот мех, что между ног, мне больше нравится, – сказал Льюис и осклабился, хотя говорить о себе, насколько мне известно, ему никогда не нравилось.
Он, не прибегая к разъяснениям, тем не менее продемонстрировал нам, что, собственно, хотел сказать. Он обвел взглядом полупустой бар, в котором мы сидели, подпер подбородок кулаком и стал ожидать решения Бобби и Дрю – поедут они или не поедут.
Я стал склоняться к мысли, что, наверное, не поедут. Они были вполне довольны своей размеренной жизнью и вовсе не маялись скукой, как Льюис и я, а Бобби даже нравилась та жизнь, которую он вел. Насколько мне известно, он был родом из каких-то других мест Юга, кажется, из Луизианы, и с тех пор как перебрался в наш город, – по крайней мере, все то время, что я знал его, – дела у него, вроде бы, шли неплохо. Он был очень общителен, и, наверное, ему бы очень понравилось, если бы кто-нибудь назвал его прирожденным коммивояжером. Он любил общаться с людьми, и многим нравилось общаться с ним – многим совершенно искренне, а некоторым потому, что Бобби был холост и охотно откликался на любые приглашения на ужины и вечеринки. Казалось, он вездесущ. Куда бы я ни отправлялся, повсюду встречал его. Куда ни придешь – там либо ожидают прихода Бобби, либо он, сделав свои дела, только что ушел.
Едешь по улице, смотришь в окно – идет Бобби; приезжаешь в супермаркет – и он там; думаешь – ага, сейчас встречу Бобби, и действительно встречаешь его; не думаешь о нем – и все равно встречаешь. Он был приятным, уравновешенным, поверхностным человеком. Только один раз он на какой-то вечеринке устроил скандал, и я почему-то запомнил этот случай. Я не помню, из-за чего он разошелся, но помню, что лицо у него исказилось страшной гримасой – такое выражение, наверное, бывает у правителя, охваченного бессильной яростью. Но это случилось только однажды.
Дрю Боллинджер был открытым, спокойным человеком, преданным своей семье, особенно своему маленькому сыну Поупу. У мальчика на лбу был какой-то странный вырост, похожий на вздувшийся кровавый пузырь или на рог, росший прямо из одной брови. Этот вырост жутким образом демонстрировал таинственную непредсказуемость и несовершенство телесного устройства человека. Дрю работал распорядителем по сбыту в какой-то большой компании, производящей безалкогольные напитки, и всей душой верил в высокое предназначение этого дела – прямо как в рекламе. У него дома, на маленьком столике в гостиной, всегда лежала брошюра, в которой излагалась история его компании и цели ее деятельности. Только один раз мне довелось видеть, как его вывели из себя. Он возмущался по поводу рекламного заявления конкурирующей, более молодой фирмы, утверждавшей, что их напиток способствует потере веса. «Подлые брехуны! – восклицал Дрю. – В их продукте столько же калорий, сколько и в нашем! И мы это можем легко доказать!»
Мы с Льюисом отличались от них, но и друг от друга мы отличались тоже. У меня не было ни его напористости, ни его одержимости. Льюис хотел быть бессмертным. У него было все, что могла дать человеку жизнь, но это не давало ему удовлетворения. Для него невыносима была мысль, что ему придется расстаться с чем-нибудь из того, чем он обладает, включая здоровье и силу, что время отберет у него столь многое. Он боялся, что тогда, когда у него не будет уже ни прежних сил, ни прежнего здоровья, он обнаружит, наконец, то, что ему так хотелось получить, нечто такое, что существует и подчиняется человеческой воле – но будет уже слишком поздно. Он был одним из тех, кто пытается любыми способами – физическими упражнениями, диетой, чтением книг, начиная от пособий типа «как реализовать себя» и кончая руководствами по таксидермии и монографиями по вопросам современного искусства – поддерживать тело и дух в прекрасной форме, все время совершенствоваться, чтобы освободиться от оков времени. Но, одновременно, он любил, риск. Казалось, бремя так тяжело добываемого бессмертия было слишком велико для него, и он хотел избавиться от него с помощью какого-нибудь несчастного случая – или того, что могло бы выглядеть как несчастный случай. Пару лет назад, отправившись на охоту один, он сломал себе ногу в щиколотке. До своей машины ему пришлось три мили добираться, прыгая на одной ноге и ползком. А потом он сам приехал домой, нажимая на педаль газа палкой. Перелом был очень болезненным. Я навещал его в больнице, прежде всего потому, что мне было совестно – на ту охоту он звал меня с собой, но я не смог с ним поехать. Когда я пришел к нему в больницу, и спросил его, как он себя чувствует, он заявил: «Ве-ли-ко-лепно! Сплошной отдых. Не нужно подымать железяки или лупить по груше».
Вспоминая о том случае, я бросил быстрый взгляд на Льюиса. В нем было что-то ястребиное. Но это был очень особенный ястреб. Обычно, когда смотришь на чье-нибудь лицо, создается впечатление, что оно формировалось сверху вниз или снизу вверх. Когда же смотришь на Льюиса, то представляешь себе скульптора, который лепил переднюю часть его головы, начиная с боков. Получилось вытянутое вперед лицо, с длинным носом, цвета красной глины; волосы были песочного цвета; на макушке – посветлее, так что получалось почти белое пятно в обрамлении более темных волос.
– Ну что? – спросил он. – Надумали?
Я был рад тому, что поеду с Льюисом. Я подумал о Дрю и его заботах по поводу сбыта прохладительных напитков и зримо представил себе то, что мне самому предстояло делать после обеда. Сами по себе зажглись лампы в фотостудии, раздался шорох газет под ногами. Я вполне отчетливо представил себе, как будет выглядеть фотомодель, хотя видел ее только один раз, да и то на фотографии – она стояла во втором ряду участниц, конкурса красоты, проводившегося в соседнем городке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94