Оно нужно, чтобы прогнать скуку и принести радость. Без радости Волм может высосать наши души до того, как мы получим первые чеки с зарплатой.
Мы направляемся в бар под названием «Поросяк», расположенный около Торговой башни, – единственное заведение, которое до сих пор открыто по ночам. Это грязное и пропахшее потом заведение, которое, однако, всегда наполнено новыми сверхинтересными людьми, умеющими веселиться до упаду.
Владельцы и завсегдатаи бара – представители поросячьей расы, но мы зовем их хогами. Это единственные существа, которые пронесли через Волм свои богатства. Они никуда не ходят без своего добра и сумели влиться в земную тусовку без особых трудностей. На самом деле из богачей в Риппингтоне остались только хоги. Коренные риппингтонцы обеднели или беднеют, включая обитателей нашего склада. Единственный доход, который мы получаем, помимо жизненной силы, – это арендная плата от Джона и Сатаны, и нам приходится делить эти деньги на четверых. Мы идем в паб прокутить последние деньги, но это дело благое, так что никто не жалеет. Однако мы имеем шанс хорошо поразвлечься в последний раз, а эта мысль просто убивает. Я стараюсь не думать об этом.
* * *
Дорога от склада до «Поросяка» под босыми ногами все еще словно мягкий ковролин, и я почему-то без конца повторяю фразу: «Ох, бедные паразиты!» Я обращаюсь к людям на улицах, но имею в виду и весь мир в целом. Алкоголь вызвал у Листа чувство отвращения ко всем людям, даже к тысячам бездомных вокруг. И мне приятно издеваться над ними. Ведь именно они виноваты в том, что счастье покинуло этот мир, даже их маленькое личное счастье. Так что я восклицаю: «Ох, бедные вы, бедные, бедные!» – всю дорогу в бар.
В «Поросяк» не пускают паразитов – у них нет денег и они просто крадут чужой кислород. Хоги берут 10 долларов за вход, и это не так много, учитывая, что это самый модный бар в городе, но в последнее время 10 долларов превратились для нас в БОЛЬШУЮ сумму, а тратить БОЛЬШИЕ суммы больше не страшно. Деньги – это же вымирающий вид.
* * *
У двери нам говорят: «Пятнашка за вход».
Уроды, шепчет Христиан, но я только смеюсь, не слишком удивленный. А вокруг нас – рычащая толпа голодных людей, наблюдающих, как мы платим за вход такие деньги. Ребенок с пенисами на груди плачет, уткнувшись мне в бедро.
А я только говорю с холодной улыбкой: «Бедные, бедные паразиты».
Ричард Штайн говорит, что БОГАЧИ – это мировая копоть. Он не прав – мы все тут копоть.
* * *
Внутри очередная толпа праздных прожигателей жизни… слишком много людей кружатся в моем волнообразном мире…
Божье око:
Вид толпы из-под потолочного вентилятора: Христиан, Гробовщик и мое тело направляются к бару и заказывают густой напиток гу-ду – смесь меда с алкоголем. Ботиночный паук двигает по прилавку тележку с грецкими орехами для посетителей. Ботиночные пауки похожи на раков-отшельников, только живут не в раковинах, а в ботинках.
Я беру один орех и кладу его в кружку с гу-ду. В густых напитках грецкие орехи приобретают сильный запах и отличный вкус.
– Давайте трахаться в жопу! – говорит Христиан, отзываясь на вопли гуляющей толпы.
У Христиана нет гомофобии, как у Гроба. Он прикалывается, пародируя манеры голубых. Но он промолчал бы, будь Сатана поблизости; Сатана не поймет, что Христиан говорит такое, только когда пьян.
Другими словами: ТРАХАТЬСЯ В ЖОПУ = ПРАЗДНИК.
На самом деле Христиану нравится, когда его имеют в задницу, то есть когда это делает девушка, используя особый искусственный член. Из-за пристрастия к этому делу он чувствует себя настоящим гомиком и не рассказывает об этом никому из друзей. Иногда девушки думают, что Христиан – чудик, когда он просит трахнуть его сзади. Иногда приходят в первобытный ужас от мысли, что должны трахнуть мужчину, как обычно трахают их. Иногда Христиан мастурбирует с помощью вибратора.
Ботиночный паук заползает обратно в свой ботинок.
* * *
– Сегодня будет трахалка, – отрыгивает Христиан.
На его лице выражение «коварный мачо». Потом включает локаторы и оглядывает помещение в поисках подходящей кандидатки – может быть, женщину с шестью грудями или с большим количеством округлостей, чем у землянок. Я вижу в зале только двух – на коленях у хогов, очень БОГАТЫХ.
У хогов вялое тело. Не слишком уродливое, но совершенно нетренированное. У женщин-хогов большие уши и необыкновенно большие груди, которые больно бьют их сексуальных партнеров. Их глаза покрыты пурпурными пятнами, а одежда, с разрезами по моде, открывает очень бледную, почти серую кожу. Мужчины-хоги ниже женщин, они коренастые, у них зубастые рты. Когда они смеются, это звучит так: «Гр-р, гр-р».
Однако хогиянки Христиана не интересуют. Он хочет девушку с двумя парами рук, которая сидит в углу неподалеку. У нее очень привлекательное лицо, но нет грудей. Зато у нее гладкая лоснящаяся желтоватая кожа, именно поэтому Христиан ее и захотел. В этом году желтый – его цвет. Не предупредив нас, он направляется к девушке походкой Дон Жуана, и, кажется, это ей понравилось. Хотя, может быть, она радуется уже потому, что хоть кто-то заинтересовался ею. Она выглядит очень одиноко.
Теперь остались только Гробовщик и я. Мы пьем…
* * *
Я решаю не просто напиться, как бывает часто, а напиться очень сильно. Я хочу напиться вусмерть, как будто наступил конец света, хотя, похоже, так и есть. Где кончается мир, начинается ад… по крайней мере, ад в традиционном понимании этого слова.
Я отпиваю немного гу-ду и полирую сверху земным джином. Гробовщик не отстает, излагая свою жизненную философию.
– Вот так должен проходить каждый день, – говорит он, его японский акцент заметен сегодня сильнее, чем обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69