Но ни звука в ответ, спина работающего горбится в ожидании удара. На камне едва заметная белесая полоска.
— Я же тебя в рыбпорту ждал, — с укоризной произносит знакомый голос за спиной. — Зря не пришёл, сейчас бы рядышком с ними плавал.
Обернувшись, Леонид видит боцмана Глюма. Выглядит «дракоша» совсем неважно, без былого форса, лишь калоши сверкают по-прежнему. Глюм, доверительно взяв художника под руку, не спеша прогуливается с ним по холодному берегу, от прибоя до останца, поглядывая на ледяные глыбы.
— Шефу очень понравилась твоя идея с портретом. Вот, пока жив, знакомься с художественным фоном, набирайся впечатлений… Готовься морально!
Ланой переводит взгляд на кубы белого льда, что покачиваются и прозрачной стылой воде. Глюм хохочет весело, добродушно, совсем как добрый знакомый. Он так ценит юмор и шутку, этот милый висельник Глюм.
Все происходящее похоже на сверхреальный сон-кошмар. Лютый ветер, пронизывающий тело, пятна зеленоватого, сумеречного снега под ногами да ломкий, заледеневший лишайник…
— Это тебе не «Моя жена — стерва» рисовать! — ухмыляется Глюм. — Мсье — самый великий авангардист мира. Помню, мы с ним давали уроки самому Дали! Слышал про такого тронутого, мазилка? За такой вот кубик музей «Метрополитен» никакого чека не пожалеет! Но мы люди скромные, ни за славой, ни за деньгами не гонимся… Вот погоди, призовут твоих дружков к порядку. Пару золотых электродов в мозг, чтоб не в свои дела не совались, а на черепушку коробочку единого управления с антенной и… Будет твой дружок ходить, кланяться, улыбаться по команде, а я — кнопочками щёлкать. Джагин-джогин-глюк! Даждь нам джагин-джогин-глюк! Были, есть, будут рабы и господа, господа и рабы… Или с помощью Единой Сомы, или просто — нейроконтроллеры в кору головного мозга. И будет выведен новый генотип рабов — здоровых, бестолковых и послушных… Ясно, шер ами?
«Швирк, дзвирк, швирк», — доносится от камня.
— Шанхарр, тарс им манеханем! Койсрасс! — свирепо рычит Глюм, затем вновь обращается к художнику: — Я тут маленько отвлёкся, так сказать, экскурс в высокие эмпиреи! Впрочем, время у нас ещё есть, вернёмся к нашим баранам. О чем я говорил? А, служба! Значит, так. Берутся две половинки из льда, как формочки для леденцов. Лёд смачивается водой, тебя вовнутрь — и форму сдвигают. Лёд моментально замерзает, а куб — за борт!
Глюм громко щёлкает девятихвостой плетью, скалит страшные зубы.
— Не бойся, сразу не утонешь. Некоторое время ещё поживёшь помучаешься, если. голова окажется вверху. По формовочным отверстиям воздух пройдёт. Ну а если вниз… — все так же скалясь, Глюм разводит руками. — Так кто ж виноват, что ты такой умный, что голова перевесила!.. А акулятки-то хрящевые скачут, радуются. Лёд растает, они эту падаль жрать будут, проголодались уже. Мне командор намедни говорил, как они по-латыни называются, так из головы вылетело, вечный склероз. Эй, а чего ты молчишь? — встревожился Глюм. — Давай без фокусов! Или что, я опять не на том языке разговариваю? Так что дуй к нам, парнишка, сам. Добровольно и как можно скорей. Из окна выкинься, живёшь высоко. Представляешь, черепушка вдребезги, как грецкий орех, мозгами все округ забрызгано, бабы визжат! Шум, гам, мент свистит, «скорая» воет… Или бритвочкой по венам чирк — и в горячую воду. Ну кому ты на том белом свете нужен? А нам на этом просто необходим…
Глюм мерзко хихикает, подмигивает Ланою и, отпрыгнув к гранитному останцу, с наслаждением вытягивает матроса плетью по спине. Только теперь Леонид узнает Косарева. Худенький Косарев валится лицом вниз, а Леонид кричит от страха и жалости и… просыпается от своего крика в холодном, липком поту.
24
Пока Аркадий бегал вызывать «скорую» (телефон был разбит вдребезги, словно его топтали ногами), Леонид немного пришёл в себя. Но уже не спал, а сидел, закутавшись в одеяло, и стучал зубами. Больными сдвинутыми глазами смотрел на друга и рассказывал про тускло-коричневые сумерки, ломкий лишайник на скалах, про белую подводную лодку и кубические глыбы льда, про то, как заставляют надфилем пилить камень.
Аркадий успокаивал его, наливал кофе, но чашка прыгала в руках Леонида, и он снова принимался бормотать несусветную чушь.
Впаять человека в куб льда — пустяковое дело. Берутся две половинки, затем хлоп! Вода, моментально замерзая, сращивает лёд в монолит. Куб — за борт, вниз головой, ты медленно захлёбываешься, а хищные зубастые чудовища тенями скользят мимо, дожидаясь терпеливо своего часа…
— Это же так просто! — объяснял Ланой и санитарам «скорой наркологической помощи». — Берутся два огромных куска льда с углублениями для человеческого тела. Хлоп тебя туда! Лёд смачивают водой — и готово!..
25
Врач, давний приятель Аркадия по Берёзовой, 21, приехал по вызову сам. Когда-то самоявленный знахарь, недоучившийся студент медицинского, он вместе с Аркадием выходил в ночные смены, а в свободное время показывал удивлённым докерам девятой бригады чудеса внушения и гипноза. То заставлял диспетчеров и тальманов подписывать ведомости за разгрузку десяти пустых вагонов, то вручал портовому милиционеру здоровенную кету, и тот после нескольких пассов покорно тащил рыбу к изгороди и перебрасывал её «на волю», а затем, опомнившись, заливисто свистел ей вслед. Вся девятая пила пиво в «Шайбе» под эту рыбу, потешаясь над «самураем».
Доктор долго рассматривал картины Ланоя, затем обернулся к Аркадию.
— Говорят, у тебя первая книга вышла? Жду с автографом. А то как-то и не верится, что вместе работали в знаменитой девятой. В бригаде алкарей и прогульщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27