Они, как правило, встречались лишь за завтраком.
– Мадам у себя? – спросил он однажды в полдень у Альберта, пришедшего на его звонок.
– Нет, господин, – ответил Альберт.– Сегодня утром в половине восьмого мадам отправилась на машине в Жуенвиль, чтобы присутствовать на монтаже своего фильма. Она оставила вам записку.
«Мой маленький Мики, – прочитал он в письме, датированном вчерашним днем, – опять тебя задержали до позднего часа. А завтра мне придется целый день провести в Жуенвиле. Приходи со мной поздороваться следующей ночью. Ничего страшного, если ты меня разбудишь. Мы совсем не видимся, и мне не хватает твоего присутствия. Я должна тебе сказать, что сегодня после обеда тебя спрашивал какой-то человек. Он тебя разыскивает уже три дня. Твоя консьержка не хотела ему говорить, что ты живешь у меня. К счастью, он узнал мой адрес в отеле Жюсье от одного твоего старого приятеля, который слышал о нас. Этот человек сказал, что он служит у твоих родителей. Я не решилась его принять, а он не оставил записки. Кажется, речь идет о чем-то конфиденциальном. Я сказала, чтобы ему передали, что он тебя может найти завтра после обеда на репетиции в театре. Я подумала, что ты, если захочешь, сможешь избежать этой встречи. До завтрашнего вечера. Не переутомляйся. Целую нежно.
Меме.
P. S. Ты можешь разрешить консьержке давать мой адрес. Я не усматриваю в этом ни малейшего неудобства».
Реми не представлял, что понадобилось от него слуге из отцовского дома. Но его взволновало совсем другое. В письме его больше всего поразила трогательная щепетильность Эме, ее желание не задеть его самолюбие. Она решила лично сообщить ему о приходе слуги, чтобы он не подумал, что ей неприятен его визит. Постскриптум это подтверждал. Несмотря на показную сдержанность, проявляемую во время своего очередного увлечения, и на тайную надежду снова сойтись с Лулу, которую она, возможно, еще лелеяла, Эме по-особому относилась к Реми. Он не был для нее обычным более или менее удачным мимолетным увлечением, а стал ее другом. И она хотела, чтобы он в этом не сомневался.
Окружающие очень скоро заметили ее особое отношение к новому любовнику, которое установилось с первого же дня их связи. Прекрасный товарищ, всегда готовая дать добрый совет, до сих пор влюбленная в свою профессию, добросовестная и пунктуальная, старая актриса пользовалась большим уважением в театральном мире и в том узком кругу, где она вращалась. Конечно, всем были известны ее слабости, и всякий бы удивился, если б она вдруг решила жить в одиночестве или же увлеклась сорокалетним мужчиной. И ее жалели, когда она снова и снова попадала в сети очередного любовника, чьи побудительные мотивы и верность не оставляли ни у кого сомнений. Пекер пользовался самой плохой репутацией. Сплетни о его похождениях распространялись прежде всего молодыми артистами, его первыми завистниками, затем они подхватывались театралами, которых много в Париже, снобами или выходцами из буржуазной среды, которых забавляют сплетни из закулисной жизни. Общественное мнение склонялось к тому, что самой блестящей и одиозной фигурой из всех молодых любовников Эме был Пекер. Ее жалели еще больше потому, что она никогда не жаловалась, что пригрела на своей груди такого подонка, который над ней открыто смеялся. И теперь все радовались, узнав, что она наконец увлеклась приличным молодым человеком. А так как он был не из актерской среды, то о его личной жизни известно было мало. Впрочем, он много работал и хорошо зарабатывал, что снимало с него подозрения в материальной заинтересованности. Вскоре прошел слух, что Эме больше дорожит его любовью, чем он. И никто не осуждал его за то, что он позволяет себя любить.
Чтобы сделать приятное актрисе и без лишних слов поздравить с ее новым увлечением, Реми окружили таким же вниманием, которым раньше пользовался Пекер. Его повсюду приглашали. Когда Эме появлялась на людях без него, у нее любезно справлялись о его делах.
Если бы Реми пришло в голову повнимательнее присмотреться к подобным знакам внимания, он бы понял, что в его связи есть какая-то аномалия. Безусловно, он что-то интуитивно ощущал. Но не в его характере было копаться в своих чувствах и искать подтверждение тем подозрениям, которые рождались в душе. Напротив, он находил в этом какое-то очарование и радовался тому, что жизнь Эме благодаря ему изменилась в лучшую сторону.
Прочитанная только что записка, и в особенности ее постскриптум, растрогали Реми. Эме часто получала счета Лулу; ей не раз приходилось встречаться с его кредиторами. Однажды она приняла одного ростовщика, которого Пекер направил к ней, не предупредив ее заранее. Теперь ей было известно, что ничего подобного не может произойти с Реми. Он никогда не заставит ее краснеть. И именно ей надлежит воздать ему по заслугам.
***
– В чем дело? – спросил Реми у лакея, когда он вышел к нему в фойе.– Что произошло в доме?
– Мадемуазель Агата совсем плоха, – ответил слуга.– У нее было воспаление легких, ее лечили три недели, а вчера с ней случился удар. И доктор сказал, что надо предупредить родственников.
– Подождите, я сейчас вернусь.
Немного погодя, уже в машине, по пути к Центральному рынку, он спросил:
– А вы предупредили родственников мадемуазель Агаты?
– Этого не понадобилось, господин Реми. Горничная расспросила мадемуазель. Оказалось, что у нее из всех родственников осталась только престарелая сестра, доживающая свой век в монастыре в Ландах. Кажется, ее нельзя беспокоить даже в случае чьей-либо смерти.
– Но по крайней мере, – поинтересовался Реми, – мои отец и мать находятся около постели мадемуазель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69