Почему он неожиданно почувствовал себя в безопасности? Куда девалось привычное разочарование? Почему у него так легко на душе? Неужели потому, что, предполагая у Эме дряблое и старое тело, он с удивлением обнаружил, что ему приятно прикосновение ее поразительно нежной прохладной кожи, ее крутых бедер, отяжелевшей, но еще упругой груди? И только живот ее утратил былую твердость, но Реми утешился мыслью о том, что фигура Меме просто вышла из моды, так как до войны считалось, что хорошо сложенная женщина должна быть непременно в теле.
Однако дело было не только в том, что он был приятно удивлен. Чувство, которое испытывал Реми, было совсем другого порядка. Неожиданно для себя какими-то таинственными путями он пришел в состояние полного душевного равновесия, чего с ним раньше никогда не случалось. Реми искал причину непривычного для него ощущения радости бытия и почти ее угадал.
Что же это было на самом деле? Показалась ли ему Зме более опытной любовницей, чем другие? Нет, совсем наоборот. Она скорее была пассивной… Ах, вот в чем дело! Вот что по-настоящему удивило Реми! Конечно, он уже давно отказался от сложившегося у него мнения об Эме в те времена, когда они еще не были друг с другом знакомы. Однако Реми никогда не удавалось забыть возраст этой женщины. И возраст, и чрезмерная слабость к молодым людям, и отнюдь не бескорыстные отношения, которыми она пыталась их окружить, давали Реми основание предполагать, что в постели она окажется разъяренной фурией. Не имея других преимуществ, Эме должна была показывать в постели особое рвение. На самом же деле оказалось, что ее физические данные совсем не такие уж незаурядные и, сверх того, она вовсе не считала нужным прибегать к полному набору любовных ласк.
И это спасало ее в его глазах. Она не использовала унизительных для нее приемов, не шла ни на какие уловки, к которым прибегают в постели женщины, превращаясь в прилежных учениц, демонстрирующих все, на что они только способны. Сколько раз Реми тешил свою чувственность, испытывая душевную неудовлетворенность от такой сомнительной активности! Сколько раз ему приходилось выслушивать восклицания, междометия и эпитеты, которыми, как считают некоторые женщины, они добавляют удовольствие своему партнеру! Ничего подобного он не услышал от Эме.
Кроме того, она не демонстрировала превосходство в любовной практике, необоснованное бахвальство и самомнение, чем грешили многие женщины, с которыми имел дело Реми. Он вдоволь насмотрелся на всегда уверенных в себе любовниц, считавших, что никто не может лучше их заниматься любовью, глядевших свысока на распростертого рядом, притихшего после любви партнера. Они были в полной уверенности, что довели его до пароксизма страсти, показали ему высший пилотаж и выжали как лимон, в то время как на самом деле он уже думал о чем-то другом. Однажды одна из таких самоуверенных особ, после того как едва разомкнулись их объятия, произнесла: «Ну, что ты об этом скажешь? Когда Шунетта отдается, это тебе не что-нибудь!» В действительности самонадеянная Шунетта очень плохо занималась любовью.
Рядом с Эме все было по-другому. Удовольствие пришло само по себе, совершенно естественным путем, без всякого напряжения, не позже и не раньше времени. Эме не считала нужным казаться активной или бесчувственной. Она попусту не суетилась, даже ни разу его не укусила или оцарапала. Но самое главное, она молчала.
Она просто-напросто отдавалась. И казалось, делала это с удовольствием. Во всяком случае, с ее лица от начала и до конца не сходила улыбка.
В конечном счете ей нравилось быть женщиной. И Реми был близок к мысли спросить себя: уж не первая ли она у него женщина?
Он заметил, что почти полулежал на ней. Его лицо так касалось прохладной кожи Эме между плечом и мягкой грудью, что, целуя, он вдыхал ее аромат. От Эме исходил приятный запах. Безусловно, перед ним была самая ухоженная женщина, которую он когда-либо знал. Он догадывался о том, какое внимание, граничившее с навязчивой идеей, она придает своему туалету, сколько труда тратит на содержание в чистоте своего тела. И если возраст заставлял ее соблюдать столь безупречную гигиену, он подумал, что и к самому возрасту надо подходить с пониманием.
Да, от Эме исходил приятный запах; она сохраняла свежесть; ее простыни были из тонкого полотна, а постель в меру мягкой… Мысли Реми путались и расплывались; всем телом он ощущал неведомое блаженство. Увы! Он подозревал, что снова, как и с другими, его охватывает не сон, а привычная дремота, мимолетная и недолгая, которую сразу развеет женщина, когда поднимется с постели.
Однако Эме продолжала лежать. Она не шевелилась. Возможно, она заснула. Во сне она улыбалась. И Реми, словно пес, заскулив от блаженства, прижался теснее к ней. Он вытянулся вдоль тела Эме. Какие же у нее прохладные бедра! Он положил руку на ее атласную грудь, его пальцы скользнули к нежному соску. Он замер, лежа на груди у женщины, улыбавшейся во сне. И так заснул в объятиях Эме.
XIII
Реми почти каждую ночь оставался ночевать у Эме. Вскоре он к ней переехал. И не забыл взять с собой Альберта, чтобы тот заботился о нем. Не привыкшая к подобной деликатности, Эме вначале только рассмеялась, но в глубине души была растрогана. В Монсо у нее был небольшой дом, довольно простой снаружи, который выходил в сад.
Вот уже неделя, как Реми не поднимался раньше одиннадцати часов. Ему приходилось присутствовать на последних репетициях нового ревю, к которому он готовил декорации и костюмы. Он часто задерживался до поздней ночи и, возвращаясь, старался не разбудить Эме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69