У меня есть основания считать, что мы родственники, и я был бы очень признателен, если бы вы связались со мной». Он назвал свой номер телефона, и в этот момент автоответчик отключился, оставив Джо в дурацких сомнениях. Успел ли записаться номер целиком? Может, позвонить еще раз? Но на это у него не хватило духу. Пройти через такое испытание еще раз было выше его сил.
Он попытался уснуть, но в голове вертелись мысли о том, как она получит это сообщение и какова будет реакция.
Он выпрыгнул из постели и на цыпочках прошел в соседнюю комнату, где спал Эдди. Нагнувшись к кроватке, он достал спящего малыша и крепко прижал к груди, вдыхая чистый, немного больничный запах младенца. Джо смахнул скатившуюся слезу. Впервые он плакал по своей родной матери. «А ведь я был еще меньше тебя, Эд, когда она меня отдала. Что во мне было такого, от чего она не захотела оставить меня себе?»
– Хочешь, сделаю тебе массаж шеи? Сразу расслабишься, – предложил Ричард. Он принялся растирать Стелле плечи, соблазнительно выступающие из выреза строгого платья из черного крепа, и делал это так нежно, словно она была из драгоценного старинного китайского фарфора.
Они только что вернулись с прогона новой пьесы. Вечер прошел чудесно. Были люди из самых разных сфер, что всегда особенно интересно, а не только актеры, вечно жужжащие о том, кто получил, а кто не получил новую роль. Сам спектакль – новая постановка Гарольда Пинтера. На самом деле – и Стелла это понимала – Ричард таким способом пытался выяснить, настроена ли она на близость, но не задавал свой вопрос в лоб, а прибегнул к коду, который они между собой выработали. Таким образом достигался двойной эффект: он защищал собственные чувства и одновременно как бы набрасывал вуаль на щекотливый вопрос, кто из двоих главнее.
– Пожалуй, нет, дорогой, – мягко отозвалась Стелла. – Не сегодня. Я лучше завалюсь в постель с грелкой и хорошей книжкой.
– А грелка-то зачем? Ведь лето на дворе.
– Вместо тебя, милый, – она одарила его улыбкой. – Что-то ведь должно меня согревать.
– Тогда нам лучше попрощаться.
Она взглянула в недоумении.
– Я же тебе говорил, – судя по голосу, Ричарда задело, что она пропустила его слова мимо ушей, – что уезжаю на гастроли. Лидс, Бат, Бристоль, последний пункт – Ричмонд. Меня не будет полтора месяца.
Ее это мало трогало.
– Тогда, дорогой, приятно тебе провести время. Поосторожнее там с малолетними примами!
Ричард покачал головой. Стелла не проявляла ни малейшей ревности к юным особам на стороне. Целуя ее на прощание, он в тысячный раз задал себе вопрос, не стоит ли быть с ней построже и не пора ли занять более существенное место в ее жизни. Вот уже почти год, как она держит его на привязи, но не подпускает ближе. Как дворняжка, которая никак не решится на вязку с чемпионом собачьей выставки. Все ходит вокруг и принюхивается в довольно неприятной манере. Беда в том, что он не мог себе представить жизни без нее. Обладать Стеллой Милтон хотя бы наполовину, даже на четверть – миллионы мужчин могли об этом только мечтать.
После его ухода Стелла открыла дверь в свой жасминовый сад на балконе и вдохнула пряный, слегка пьянящий аромат. Она тоже чувствовала свою вину перед Ричардом и прекрасно понимала, что ему требуется от нее большее, чем она готова дать. И она совсем не была уверена, что вообще способна на это большее. Он хороший парень, такие довольно редко встречаются. Дай она ему отставку – и он найдет себе прекрасную жену и заведет детей, которые станут его обожать. Она вдруг вспомнила вопрос, который задала ему на днях: не стары ли они для того, чтобы завести ребенка? Неудивительно, что он был шокирован. И как это вообще могло прийти ей в голову?
По спине пробежал холодок страха. У нее уже есть ребенок. Двадцати пяти лет от роду. И если верить ее матери, он уже ее ищет.
Стелла торопливо разделась и встала под душ, наслаждаясь мощными струями из американского смесителя. Сначала горячей водой, затем ледяной – чтобы поддерживать упругость кожи. Когда она вышла из ванной комнаты, соски у нее стояли торчком, напомнив о роли Офелии, которую она играла в прозрачном шелке, оставив каждого мужчину в зале в полной убежденности, что Гамлет в самом деле свихнулся, отправив ее в монастырь.
Она вытерлась пухлым белым полотенцем, что всегда доставляло ей удовольствие, и натерлась дорогими кремами от морщин, размышляя над ухищрениями, на которые готово человечество во имя продления молодости. Она где-то читала, что Пикассо пил мочу жеребых кобыл, обладающую чудодейственным свойством продлевать молодость. И он таки сохранил свою молодость, продолжая совращать женщин и плодить детей, когда его сверстники уже были дряхлыми старцами. Но, может быть, все дело было в его мужском эгоизме, а не в потребляемых им дорогих гормонах? Она всегда была убеждена, что искусство требует эгоизма. У великих художников он почти всегда присутствовал в избытке. Эгоизм, который означал безрассудную решимость добиться своей цели, не совместимую ни с чувством вины, ни с семейным долгом, ни даже с любовью. Вся душевная энергия этих людей направлена исключительно на достижение своей цели.
«Не ищи себе оправданий, Стелла, – напомнила она себе с непривычной прямотой. – Ты, может, и хороша, но не настолько же!»
Скользнув под одеяло, она задумалась над тем, что актерская профессия чертовски несправедлива к женскому полу. Ибо зритель судит не актрису, а женщину, судит по ее внешности, невзирая на талант. Стелла уже начинала ощущать себя в тупике среднего возраста: для секс-бомбы уже стара, для старой ведьмы еще молода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90