— невольно вырвалось у Джеммы.
— Но лучше всего сначала не совершать ошибки. То есть жениться здесь следует только тогда, когда окончательно убедишься, что берешь замуж истинно свою женщину, — ровным тоном проговорил Фелипе, как будто в жизни все это было так просто осуществить.
Джемма подняла на него глаза, надеясь прочитать на его лице хоть какие-то намеки на то, как следовало понимать эти слова: он имеет в виду себя или говорит вообще? — но оно было бесстрастно. За время их лондонского романа никто из них не обмолвился ни словом о браке, да и могло ли быть иначе? Неделя — очень малый срок, и все же их чувства друг к другу казались такими глубокими, что мысль о браке, очевидно, неизбежно возникла бы. Наверное, да; но между ними встала Бьянка.
— Что с тобой? — Склонившись над кушеткой, Фелипе убрал с ее щеки прядь волос. — Ты побледнела. — Его голос звучал почти нежно.
Но Джемма была настороже. Она заставила себя улыбнуться. От одной мысли об этой женщине рядом с Фелипе вся краска схлынула с ее лица.
— Я в порядке — просто жара так действует. Здесь очень душно. — Она постаралась взять себя в руки. — Ты… ты нарисовал очень мрачный портрет Агустина.
Фелипе выпрямился.
— Правда? Агустин — сложная личность. Держит свою нефтяную империю в ежовых рукавицах, да и в личной жизни не менее суров. Он высокомерен, горд, а подчас отвратительно противоречив…
Совсем как ты, чуть не сорвалось с языка Джеммы.
— ..и работа над его портретом может преподнести тебе уйму сюрпризов.
— Что, еще один способ меня наказать? — спросила Джемма, вдруг не на шутку испугавшись: святости от своего отца она не ждала, но этот человек, похоже, настоящее чудовище.
Фелипе неожиданно улыбнулся, в глазах появилась даже теплота.
— Нет, радость моя, — мягко ответил он. — Просто горькая правда, не имеющая лично ко мне никакого отношения. Давай уйдем отсюда. Это место чертовски напоминает мавзолей!
— Скорее алтарь, — мрачно поправила его Джемма.
— Не хочешь перед обедом поплавать? — предложил он.
Какая заботливость! Джемма благоразумно решила отложить на потом мысли об Агустине, его жене и своей маме. Позже, оставшись одна, она сможет поразмышлять над откровениями Фелипе, но сейчас… сейчас ей нужно собраться. Фелипе что-то становится подозрительно милым — следовательно, в его поведении близок поворот на сто восемьдесят градусов. Она должна быть начеку и достойно его встретить.
— Да, с удовольствием, — отозвалась она.
Кристина поначалу стеснялась позировать, но потом успокоилась и неподвижно пристроилась на стуле у окна. Поблизости все время маячила Мария, делая вид, что печет пироги, но Джемма, весело усмехнувшись, подумала, что из духовки в ближайшее время вряд ли что появится.
Джемма нанесла несколько быстрых, резких штрихов на самом маленьком из полотен, которые обнаружила в студии и взяла с разрешения Фелипе. Работа, похоже, будет несложной: у Кристины оказалось очень интересное лицо. Она была красива, и это подспорье в работе, но все же главное не в том. Ее лицо излучало любовь. В нем была какая-то безмятежность, которая смягчила бездонную черноту глаз, добавила матового блеска оливковой коже и краски пухлым губам.
Джемма старалась не думать в процессе работы о таких отвлекающих моментах, как любовь, но это оказалось столь же невозможно, как удержать разлив реки весной.
Где же обещанные Фелипе пытки? Сегодня она столкнулась лишь с намеком на них. Когда они загорали после купания, она открыла глаза и поймала его взгляд на своем теле. Вскоре после этого она укрылась полотенцем, объяснив, что боится сгореть. На самом деле этот взгляд напомнил ей о том, как Фелипе готов был бесконечно изучать ее тело, когда они еще только познакомились. Тогда он боготворил и нежил ее, но сейчас его переполняет жажда мести, и Джемма почувствовала угрозу в его жадном взгляде. Усилием воли ей пришлось подавить волну желания, которую вызывал этот изучающий взгляд…
— Отдохни, Кристина, — сказала Джемма, вытирая ветошью кисть и отступая назад, чтобы взглянуть на работу. Перед этим она объяснила Марии, что у нее не хватит времени на полный портрет, поэтому она напишет лишь голову и плечи без какого-либо фона. Сейчас обе они остановились перед холстом, и Джемма рассмеялась при виде разочарования на их лицах. — Знаю, что сейчас впечатление не очень, но обещаю, что, когда работа будет закончена, портрет вам понравится, — сказала она.
Все три женщины болтали, смеялись, и Джемма была довольна общением с ними. Она отбросила мысли о Фелипе и сосредоточилась на работе. Ей нравилось вызывать свои модели на разговор — люди при этом расслаблялись, а это так важно, чтобы уловить истинный характер человека. Она вспомнила замечание Фелипе, высказанное им по поводу того портрета, который он видел в Лондоне. Мол, фабрикант выглядит на нем напыщенным и скучным. По-другому она и не могла написать его, поскольку тот человек был именно таким. И перестать думать о Фелипе, сколько бы она ни старалась, она тоже не могла, он все время маячил где-то на задворках ее сознания, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о себе.
— Итак, ты принялась за работу, и клиент у тебя куда более очаровательный, чем тот пресловутый промышленник, — произнес позади нее Фелипе тихим, предназначенным лишь для нее голосом.
Ее поразило, что в этот самый момент она думала о том же. Поразило и горько ударило. Вспомнилось время, когда подобное часто случалось. Оба одновременно начинали говорить об одном и том же, а потом хохотали от такого совпадения.
— Забавно: ты вспомнил о том человеке и я только что думала о нем, — ответила она спокойным, почти сожалеющим тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52