Очень скоро все эти растения будут освещены сверху и я отважусь ступить в их гущу. А до тех пор можно было и подождать. В доме не слышно было ни звука. Вряд ли кто встал в столь ранний час.
Я вернулась в галерею и обнаружила, что слабенький свет начал проникать и сюда. Китайские ковры у меня под ногами были светлыми и такими мягкими, что я не произвела никакого шума, подойдя к стеклянному стенду, который вчера вечером показывал мне Джеральд. Единственное, чего мне хотелось, – это как-то отвлечься, не думать о том испытании, которое я еще не была готова встретить лицом к лицу. Стоя перед стендом, я вспомнила, что Джеральд повернул какой-то выключатель, чтобы осветить внутренность стенда. Я нащупала кнопку выключателя под застекленной витриной.
Как и вчера вечером, коллекция сразу же ожила и засверкала, но я искала глазами только два места в этой экспозиции. Да, ожерелье из лунных камней и аметистов, которое было вчера вечером на мне, вернулось на прежнее место, дополняя собой гарнитур, главной частью коего оно являлось. Но шляпной булавки с полукруглой гранатовой головкой по-прежнему не было. "Почему", – с тревогой подумала я. Ведь бабушка Джулия забрала у меня обе вещи, и предполагалось, что она вернет их Джеральду, а тот положит обратно в стенд. Может, он по каким-то своим собственным соображениям оставил у себя? Или же тетя Фрици вчера ночью опять ускользнула от Кейт и снова вытащила булавку? Я потрогала крышку стенда пальцами, и она легко открылась, так что вытащить ее снова ничего не стоило.
Рассвет набирал силу, и окружавшие меня зеркала и окна начали светиться. Свет был еще недостаточно ярким, чтобы на пол легли тени, – это было мягкое освещение, при котором длинная галерея уплывала в какое-то затененное пространство, как будто она находилась где-то под водой. Ждать дольше я не решалась. Пора было взглянуть прямо в лицо моим страхам, победить их и доказать самой себе, что, невзирая на трепет, который я ощущала всеми своими нервами, мне надо было всего лишь войти в затейливо устроенную оранжерею и отыскать там дорожку, ведущую в мое прошлое. Я сделаю это, будучи уже взрослым человеком, понимающим, что там, внутри, не было ничего, что могло бы меня напугать.
В то же самое время необходимо вспомнить. Надо попытаться припомнить каждый шаг, который я сделала давным-давно, в тот раз, оказавшийся тогда куда более страшным.
Я снова вошла в узкий переход, ведущий к двери в оранжерею, и была уверена, что память моя движется вместе со мной, вибрируя в самой моей плоти, но еще не пробудив мое сознание, если не считать того, что я ощутила приближение страха.
– Прекрати! – приказала я себе шепотом. – Тебе уже не четыре годика!
Я открыла вторую дверь, быстро прошла через нее и плотно затворила за собой. В лицо мне ударили влажное тепло и какой-то давно забытый запах, от которого все мои ощущения пришли в смятение. Но я все же продолжала идти вперед. Я ступила на выложенную плитками дорожку, которая вилась посреди густой растительности, и заставила свой рассудок воспринимать все объективно, не считаясь со своей неуверенностью.
Здесь было проделано нечто поразительное. По обе стороны терракотовых плиток, которыми была выложена узкая дорожка, были насыпаны целые пласты земли, и здесь росли всевозможные растения – не в кадках, не в горшках, а в высоких холмиках земли, огражденных снизу изгородью из плиток.
Я сознательно откладывала проникновение в самый центр оранжереи. Медленно, шаг за шагом продвигаясь по дорожке, я внимательно вглядывалась в окружающие растения. Поблизости от меня находились какие-то раскидистые растения с большими темно-зелеными листьями с кожистой поверхностью. Далее располагались клешнеобразные листья папоротников, неровные и зазубренные, обвившиеся вокруг мертвого стебля. Еще несколько шагов – и я увидела какие-то странные листья, покрытые маленькими волосками, которые делали их похожими на ползущих насекомых, а растение рядом с ними было покрыто чем-то напоминающим маленькие зеленые волдыри. Я вспомнила слова Элдена насчет "нездоровой растительности": ни одно из этих растений не располагало к себе – в каждом был какой-то элемент кошмара.
Влажное тяжелое тепло, запах этого буйно разросшегося зеленого мира словно одеялом накрыли меня, затрудняя дыхание. Над далеким стеклянным куполом небо начало ярко сверкать, окутывая все вокруг зальным мерцающим светом. Но испугали меня не сами растения. Они служили лишь фоном для чего-то гораздо более устрашающего. Я уловила зарождение какого-то звука, который становился все громче, – воздух начал наполняться чириканьем, щебетом и пронзительным свистом. Эти звуки издавали пробуждающиеся птицы. Для меня в них таился какой-то непонятный ужас.
От влажного тепла кожа моя стала липкой. Только усилием воли я заставляла себя не сходить с дорожки и, пройдя какой-то поворот, вступила в самое сердце оранжереи дедушки Диа. Здесь, в центральной части строения, под куполом, позолоченным вступившим в свои права рассветом, находилось обширное пространство.
В круглом пруду сновали тропические рыбки. Вокруг пруда также располагались растения в горшках и каких-то ящиках – более дикие заросли остались позади. И всюду – всюду! – висели клетки с птицами. Они свешивались с декоративных подпорок, стояли на столах, на постаментах и специальных подставках, и со всех сторон неслись их щебет, свист и чириканье. То не были голоса певчих птиц – то были голоса страха и гнева.
Какая-то часть моего разума пыталась меня спасти, высмеять за это нелепое чувство страха, – но это был ужас, таящийся в крови, порожденный испугом, когда-то, очень давно, пережитым в детстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82