Может, пока не поздно, сослаться на головную боль, похмелье, беременность, срочную работу, на конец света, который вот-вот наступит, и сбежать?
Или получится незаметно проскользнуть, а? Чем черт не шутит!
— Загони машину, Кир! — упрямо повторила Ольга и прошла мимо него в дом, бросив на ходу: — Ален, вы тут недолго, ладно?
Алена от возмущения забыла, что пытается прошмыгнуть незамеченной, и воинственно поинтересовалась:
— В каком смысле? Оля, подожди! Что ты хотела сказать?
Кажется, она себя выдала, кретинка! Нужно было сделать вид, что ничего особенного не происходит. Спокойно поздороваться и с достоинством удалиться. То есть, наоборот, присоединиться к гостям. И не смотреть на хозяина. Не смотреть!
Или взглянуть мельком. Равнодушно.
Ну, хорошо, равнодушно не получится. Посмотри, но только недолго, разрешила себе Алена.
И посмотрела.
Он запомнился ей здоровенным, уверенным, сильным чужаком, который по чистой случайности оказался так близко, что ей удалось рассмотреть складки у рта и усталую отрешенность синего взгляда. И показалось возможным, почудилось на минуту, не отпускало все эти дни — приблизиться еще немного, на шаг, на год, на вечность, чтобы увидеть все остальное.
Его утреннюю сердитость, небритые щеки, задумчивые губы над чашкой кофе; его смех, его привычки, его нетерпеливость, силу, слабость, крепкие пальцы на руле, расслабленные плечи под душем, вмятый в подушку профиль.
Она знала, что не сделает этого шага. Что будет топтаться на месте, как топталась всю жизнь, и все останется как прежде, и в белом пальто за столиком парижского кафе она никогда не дождется его.
А никто другой ей не нужен. Ни там, ни здесь. Ни сейчас, ни через минуту, ни спустя двести лет.
Она знала это, и еще немного, самое главное — ему все равно. Он сам по себе, отдельно, в другой, далекой, недосягаемой жизни.
И только взглянув на него, она вдруг поняла, что знать — это мало. Это ничего, ровным счетом ничего не стоит.
Она увидела его совсем не таким, как запомнила. Он едва улыбался, и у него было некрасивое, искаженное этой странной, смутной, вымученной улыбкой лицо. Подбородок выпячивался вперед, словно защищаясь. Под глазами лежали тени.
И страх навалился еще тяжелей, придавив к земле, не давая дышать.
Он был повсюду, он заполонил ее с кончиков пальцев до макушки, и можно было с ума сойти от этого ужаса, и сердце непременно разорвалось бы, если бы в ту же секунду стремительно и властно не завладела им непостижимая, сокрушительная нежность.
— Здравствуй, Кирилл, — сказала она вместо Алены и протянула ее ладонь ему навстречу.
— Здравствуй.
Он сжал ее пальцы, и Алена невольно поморщилась от боли.
— Извини, — быстро проговорил он, не отрывая взгляда от ее лица, — извини, пожалуйста. Пойдем.
Легонько потянув ее за руку, он помог подняться и распахнул дверь.
— Ты забыл машину поставить, — вдруг вспомнила Алена.
— Да?
— Да.
Они стояли по разные стороны у двери.
— Поставлю потом, — решил Кирилл и вошел следом за ней, — я хочу показать тебе дом.
Вообще-то, ничего подобного он не хотел. А если и хотел, то в пятую очередь. Нет, в девяносто пятую.
На губах у нее дрожала нерешительная, ласковая улыбка, и больше всего на свете ему хотелось попробовать каково это — целовать ее радость.
И печаль тоже. И растерянность, и сомнения, и непонимание, и усталость — узнать, какие они на вкус, и разделить их с ней, и открыть свои.
Черт возьми! Ну, кто решил, что это ему не нужно, и немыслимо, недостижимо, и никогда не случится того, чему он никак не мог дать названия, что смутно представлял, о чем так жадно мечтал последние недели.
Чтобы она была рядом, так близко, что он смог бы, наконец, понять, почувствовать, увидеть, бывают ли чудеса. Возможно ли кого-то пустить в свою жизнь, а самому войти в чужую, и перепутать их, совсем непохожие друг на друга. И просыпаться оттого, что затекла рука под ее попкой, и потешаться над серьезным видом, с которым она усядется впервые за руль, и злиться, когда она в темноте будет стучать спицами, и тревожиться, если задержалась в магазине. Валяться до обеда в кровати в редкие выходные, щелкать каналами и пить остывший кофе из одной чашки, бродить по городу, взявшись за руки, спешить на работу и сталкиваться лбами, и орать раздраженно, и сопеть в притворной обиде, пока она не догадается оттрепать его за уши, а потом поцелует так, что он будет торопиться с работы за продолжением.
У него — сестра, дом, джип и… что там еще?
У нее — дочь, сбежавший муж-ворюга, русская литература и километры пряжи, неизвестно куда ведущие.
И сложить это трудно. Зато он знает, что будет в сумме.
Или ему просто хочется в это верить?
— Давай пальто, — сказал Кирилл, но она отступила в глубь холла, и оттуда прогудела встревоженно:
— Ташка! Ташка, ты где? Вечно с ней так! — обернулась к нему Алена. — Оставить на секунду нельзя, уже исчезает.
— Ромка ей бассейн показывает, — успокоил Кирилл, — ты сегодня снимешь пальто или у вас принято ужинать в верхней одежде?
Алена пробурчала, что его ирония неуместна.
Раздеваться ей вовсе не хотелось. Под пальто был новенький, но совершенно никчемный костюм — бесформенная блуза и юбка колом. Уроки вести — в самый раз.
Она ведь не знала, что предстоит ужин. Ее давным-давно не приглашали ужинать. Тем более, в такой… мм… приятной компании.
— Куда повесить? — спросила Алена, кое-как стащив с себя пальто и прижав его к груди, как последнюю защиту.
— Давай, — развеселившись, Кирилл потянул его к себе.
Некоторое время она сопротивлялась, потом отпустила.
Ну, и черт с ним! Он, конечно, сейчас же увидит, как она нелепо одета, и что фигуры у нее нет никакой, тоже увидит, а когда она снимет сапоги, вообще получится ерунда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86