Ташка решила, что взрослые свихнулись.
В общем-то, она была недалека от истины.
Дома Алена первым делом вооружилась молотком. И принялась ждать бандитов, подбадривая себя тем, что другого выхода все равно нет.
Вечером раздался звонок в дверь.
И хотя она ждала именно этого, дернулась так, что молоток выпал из рук.
Ну что ж. Она подняла его и на всякий случай прихватила еще и нож. Судя по всему, переговоры должны были пройти в теплой, дружественной обстановке.
За дверью обнаружился господин Панин, и Алена поняла, что на этот раз ей не убежать.
…Кирилл пришел извиняться. Во всяком случае, для себя он придумал именно эту причину. Потому как оказалось, что Ольга права, а он — полный дурак. Это стало очевидным после душеспасительной беседы с Балашовым, который с жалостливыми подробностями изложил историю своего грехопадения. Выяснилось, что рыжая бестия не принимала в ней никакого участия. Эта новость показалась Кириллу ошеломительной, и он, буквально не приходя в сознание, совершил очередную глупость: Балашов был отпущен на все четыре стороны с условием никогда больше не появляться в Пензе. Миша Терехин попытался было шефа вразумить, толковал что-то о показаниях и следствии, но Кирилл сделался добрым и снисходительным до такой степени, что плевать хотел на мелочи вроде суда.
Ему было стыдно и вместе с тем легко, и не хотелось думать о будущем и о последствиях, которые повлечет за собой отъезд Балашова. Думалось только о том, что рыжая обижена зря, и что, возможно, она не уедет вместе с мужем, раз у того имеется брюнетка с весьма легкомысленной наружностью.
Не уедет, и Кирилл тогда сможет извиниться.
По дороге он даже репетировал проникновенную речь.
Но увидев Алену с молотком в одной руке и с ножом в другой, не смог произнести даже вступления.
Все, на что он был сейчас способен, уложилось в междометия:
— Ой… Э… Ах… Ик…
Со своей стороны она внесла в беседу некоторое разнообразие, пробормотав нечто вроде:
— Угхм…
Содержательный диалог продолжался минуты две, потом они разом опомнились и одновременно воскликнули:
— Добрый вечер!
И еще минут пять глядели друг на друга с сомнением. А действительно, что ж тут доброго-то?
Алена думала, что он пришел ее убивать. Кирилл был такого же мнения о ней, косясь на колюще-режущие предметы в ее руках. Наконец, вспомнилось, что он — мужчина, что ему — тридцать шесть, что опыт общения с женщинами у него не так уж мал и что надо приступать к активным действиям.
Иначе он так и состарится на коврике возле ее двери.
— Разрешите войти, — утвердительно произнес он и оттеснил Алену в прихожую.
Она отерла пот со лба той рукой, в которой был молоток. А той, где нож, гостеприимно махнула в сторону вешалки.
— Раздевайтесь.
— Благодарю вас, — галантно поклонился Кирилл.
— Вы принесли мне мой шарф? — вдруг догадалась Алена.
Ведь убивать ее он не спешил. И орать вроде бы не собирался. Значит, заскочил на минутку вернуть забытый шарфик. Иначе — зачем?
Затем.
Были у нее мысли на этот счет, но она запихнула их глубоко-глубоко. В тот угол, где хранилось белое пальто, Эйфелева башня и ветер с набережной Сены.
— Шарф? — переспросил Кирилл с кривоватой улыбкой.
— Ну да. Эта такая длинная вязаная штука, которую обматывают вокруг шеи. Или на голову повязывают.
— Спасибо, — поблагодарил он за объяснение. Длинную вязаную штуку он не видел с тех пор, как выставил из кабинета Ольгу. Помнится, сестрица рвалась вернуть шарф владелице, а Кирилл все возмущался и грубил. Вот сволочь!
Сестра оказалась права, а он — болван! Как всегда. Сначала наорал, потом подумал. Сначала сделал, теперь пришел прощения просить.
Впрочем, ничего особенно страшного он и не сделал. Только теперь рыжая девица знает, что Кирилл Иванович Панин умеет орать, стучать кулаками и топать ногами, как стадо слонов в маразме.
Вряд ли эти его навыки произвели хорошее впечатление на веснушчатую барышню с глазами, круглыми, как орешки.
Ну и откуда снова чужие мысли в его голове, хотелось бы знать? Какие еще к черту «орешки»?! Пришел извиняться — извиняйся. Конечно, тебе стыдно. Конечно, ты виноват. Скажи это вслух и скатертью дорожка!
Барышня и так дрожит от страха.
Ну, зачем ты приперся-то? Говори уже!
Ох, если бы он знал…
Бабушка всегда называла девиц барышнями. Только с тех пор как Кирилл закончил школу, в его жизни барышень не встречалось. Были подружки. Были бизнесвумен. Были соплячки, возомнившие себя женщинами-вамп.
Барышень — не было.
— Так что, шарф принесли?
От страха и растерянности Алена запиналась, но смотрела вызывающе.
— Нет, не принес, — пробормотал Кирилл. — Я просто… извиниться пришел. Мне очень неловко.
Еще бы ему было ловко! Эта рыжая стоит тут, молотками размахивает, а он забыл, что подготовил целую извинительную речь, и только бормочет себе под нос что-то невнятное.
Коньячку надо было для храбрости, вот что.
В последний раз Кирилл принимал для храбрости в десятом классе, когда ходил с ребятами на местное кладбище девчонок пугать.
— Я не понимаю, — призналась Алена, — вы что, пришли, потому что вам неловко?
— Да. Я вел себя отвратительно. Орал на вас. Извините.
Детский сад, штаны на лямках. Еще упомяни, что никогда так больше не будешь! Мямля!
— Извиняю, — сказала Алена.
— Пожалуйста, уберите молоток, а? — вдруг попросил Кирилл. — И ножик тоже. Если вас не затруднит.
Она покосилась на оружие с удивлением, будто не узнавая.
— Конечно. Это я приготовила… не для вас, в общем. Проходите. Кофе будете?
— Буду.
Я пропала, подумала Алена. Сейчас нагрянут амбалы, а в кухне пьет кофе неизвестный мужик с синими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86