Босс, да он трясся, как суслик, в штаны наложил! Видно же, что мужик все понял и осознал. Куда он после этого рыпнуться мог, если понимает, что башку ему снесут?
— Однако, уже двое суток его нет дома, — напомнил он, впившись в них страшным взглядом.
Парни снова притихли, мечтая слиться со стенкой.
— И бабы, как я понимаю, тоже нет?
Они помотали башками. Уроды!
— Перестарались, значит, — насмешливо протянул босс. — Так запугали, что они всей семейкой подались в подполье.
— А может, просто на дачу уехали, а? Или в гости там, — решился выдвинуть предположение тот, что помладше.
— И почему же вы до сих пор на той даче не были? — поинтересовался босс таким голосом, что обоим немедленно захотелось оглохнуть, чтобы никогда больше таким испытаниям не подвергаться.
— Виноваты, — едва слышно пробурчали они, склонив головы еще ниже.
— Вот именно! — с удовольствием констатировал он и махнул рукой, свободны, мол. — С квартиры и с дачи глаз не спускать. Знакомых, родных проверить. Он мне нужен, ясно?!
Они закивали поспешно и с облегчением ломанулись к дверям.
Человек с волчьим оскалом тут же забыл об их существовании.
* * *
— Мне надо уехать, — вот что он сказал тогда, аккуратно складывая в сумку рубашки и свитера.
Алена сидела в кресле и сосредоточенно вязала шарф. Крючок все время застревал между нитками. И еще она никак не могла запомнить очередность петель. Все время приходилось сверяться со схемой. Она сама придумала этот узор, и он ей очень нравился, и будущий шарф тоже нравился.
Но почему-то с каждой новой петлей возникала некая пауза.
— Зачем, Алеша? — спросила она, ковыряясь с нитками и крючком.
Ей хотелось посмотреть ему в глаза, но она не смотрела.
— Что «зачем»?! — кажется, начал раздражаться он.
— Зачем тебе уезжать?
— Потому что так надо! Это мой свитер или твой? Дома она иногда любила носить свободные, широкие свитера.
Но при чем тут это?..
Она все-таки взглянула на него. Все как обычно. Две руки, две ноги, голова и остальное на месте. Бородатый профиль. Чуть сгорбленная широкая спина, к которой так уютно было прижиматься. Стильная водолазка, которую они выбирали вместе в каком-то престижном магазине. Отглаженные ее руками брюки.
Что еще?
— Надо значит надо.
Алена пожала плечами и снова уткнулась в рукоделие.
О чем было говорить? Допытываться, почему он уходит? Куда? С кем?
И так было ясно.
Еще тем субботним утром, когда она обнаружила его записку, и стала придумывать ему оправдания. И сама почти поверила в них, и, придя сегодня с работы, уселась в кресло, и стала тихонечко дожидаться, пока он проснется, чтобы посмотреть ему в глаза, увидеть привычную теплую улыбку, вздохнуть с облегчением, посмеяться над собой и своими нелепыми подозрениями, прижаться к его сонным еще губам, как всегда слегка досадуя на колючую, щекотную бороду.
Ничего этого не случилось.
И в какой момент ей стало не интересно. Совсем, ни капельки. Навалилась вдруг усталость — тяжелая, безразличная ко всему. Алена прикрыла глаза, продолжая на ощупь возиться с вязанием.
— Я позвоню, — услышала она из коридора. Звякнули брошенные на полочку ключи. Скрипнула дверь.
Алена старательно вывязывала сложный узор и думала о том, что хорошо бы встать, включить свет, ведь за окнами уже совсем темно и ни черта не видно в этом дурацком узоре!
И не вставала.
Прискакала с улицы Ташка.
— Ма, а Балашов в командировку укатил, что ли? Я его щас во дворе с сумкой видела…
— Садись за стол.
— А ты?
— Иду.
Она с трудом вылезла из кресла и удивленно взглянула на собственные ноги, которые отказывались двигаться. Что еще за шуточки?
— Мам, ты чего? — Ташка влетела в комнату. Алена стояла на полусогнутых, опираясь рукой о косяк.
— Мам!
— Все нормально. Нога затекла. Я сейчас. Значит, все-таки я расстроилась, поняла Алена. Она была уверена, что спокойна. Конечно, жаль, что Лешка не захотел поговорить по-человечески. Но она держала себя в руках, она всю жизнь держит себя в руках и очень хорошо владеет этим искусством.
Ноги тряслись, будто последние суток трое она поднималась в гору. Одна и без страховки.
Впрочем, так оно и было.
Просто ей казалось, что она не одна.
— Он надолго, Балашов-то? Судя по сумке, месяца на два, а, мам?
— Ташка… Ташка, я его очень люблю, — вдруг сказала Алена и неровной походкой двинулась в кухню.
Дочь бросилась за ней, размахивая руками.
— Ну извини, мамочка! Если это тебя так расстраивает, я не буду больше над ним издеваться. Правда, я стану паинькой! Только ты, пожалуйста, не бледней больше, ладно?
Алена машинально кивнула и огляделась. В кухне все было по-прежнему. Странно. А чего, собственно, она ждала? Разгрома или наводнения? Следов разбушевавшейся стихии, которая прошлась по ее душе?
Брось, какая еще стихия, шепнул ей кто-то. Любимый муж ушел — это не бедствие, не катастрофа, это просто очередное предательство.
Какое страшное, окончательное слово.
— Вареники, — объявила Алена, выставив на стол блюдо.
Ташка облизнулась и достала сметану.
Как они станут жить дальше, а?..
Алена смотрела на дочь, и жалость толкалась в горло, давила на веки, мешала дышать.
«Но ведь Ташка не любила его. И никогда бы не полюбила. Она проживет. А ты сама?»
«Запросто. Я ведь сильная. Я боюсь боли, но я — сильная! Я просто не стану обращать внимания на эту боль, вот и все. Я умею улыбаться сквозь сведенные судорогой губы, сквозь стиснутые зубы, сквозь разочарование и страх».
Той ночью ей так и не удалось заснуть, а под утро раздался звонок.
— Я тебя разбудила? — довольным голосом осведомилась Юлька.
— Нет.
Алена посмотрела в окно и решила, что надо умыться и почистить зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86