— Она же тут совсем одна! А я просто посижу рядом…
— Да негде сидеть! Негде! Отвяжитесь от меня со своей бабкой, у меня вон раненых полно!
— Послушайте, я же ее все равно найду, всю вашу больницу переверну, вам это надо? Где она, ну? Вы что, во двор ее вынесли, чтобы места для раненых освободить?
— Да нету ее здесь, просто нету! Достали вы меня! Померла она! Нюська вот освободится, даст в Адлер телеграмму… Внучка же в Адлере?
Тут Артем услышал грохот и звон, дед подскочил на кушетке, а из-за перегородки раздался дикий вопль.
— Ты что себе позволяешь, психопатка? Да я тебя урою! Ты посмотри, что ты наделала, овца безмозглая! Ну, е…
— Считай, что это только начало, Палыч, — неожиданно спокойно ответил женский голос. — Я на тебя в суд подам, посажу, а когда ты с зоны вернешься, руки поотрываю к чертям собачьим, они тебе все равно не нужны.
Снова грохотнуло что-то, невидимый Палыч матюгнулся и заорал, захлебываясь в крике:
— Ты, дура, успокойся! Ты все равно ничего не докажешь, а бабке сто лет в обед было! Я ничего сделать не мог, понятно? Ты видала, что там творилось? Я, что же, должен был тут со старой клячей возиться, пока там…
Раздался звук пощечины.
— Ах ты, сука!
Мимо Артема метнулась короткая, худая тень, за ней грузно вывалился мужик, держась широкопалой ладонью за красную щеку.
— Сука! — Он притормозил, посмотрел на ладонь. — До крови, мразь, расцарапала.
Артема кто-то дернул за рукав, и он понял, что автоматически все-таки перевязывает руку пацаненка.
— Что? — наклонился он к нему. — Туго очень?
— Эта та тетенька, — тихо сказал мальчишка. — Она меня бинтовала. И обеззаразила.
Видать, шибко понравилось ему это словечко. Артем зачем-то посмотрел на дверь, за которой скрылась «тетенька».
— А вы кто такой? Вы что тут делаете? — заметил их поцарапанный.
Артем ссадил мальчишку со стола, взял за руку и плечом молча отодвинул мужика с прохода.
— Э…
— Тебе мало? — не поворачиваясь, спросил майор. — Добавить от себя лично?
Врач попятился.
В коридоре мальчишка снова занервничал, озираясь и хлопая мокрыми ресницами. Артем понял, что из-за пелены слез тот ни черта не видит.
— Хорош реветь, маму напугаешь, — Артем вытащил платок и неловко промокнул красные глаза мальчишки.
— Борька! Боря! — завопили вдруг из угла. Ручонка моментально выскользнула из Артемовой лапищи.
— Ой! Тетя Люда! А мама? Где мама?!
— Да здесь, здесь, ей швы накладывают, — всхлипнула женщина, — мы тебя потеряли.
— А я вас! А швы — это страшно, теть Люд?
— Ну что ты, Боречка! Это ерунда просто, чик — и готово! Иди сюда, иди, садись, я встать не могу… пока…
Артем боком выдвинулся из коридора на улицу.
Все. Можно поесть. Он вполне имеет право несколько минут передохнуть.
Или не имеет?
Решая этот сложный вопрос, Артем быстро пошел к калитке.
У забора на корточках сидела давешняя истеричка — медсестра в разодранных «гражданских» одеждах. Плечи у нее тряслись, словно она была на северном полюсе. Артем даже огляделся. Нет, не северный полюс.
И не такая она хладнокровная, как хотела казаться там, в больнице, когда угрожала врачу.
— Куришь? — Артем подошел поближе, доставая сигареты.
Она отказалась, не поднимая головы.
— Ну, как хочешь. А вообще, успокаивает. Попробуешь, может?
— Нет, — с трудом проговорила она и заревела еще горше.
Он потерянно переступил с ноги на ногу. Артем никогда не подходил к девушкам первым, ему просто некогда было разглядывать их, выбирать, чтобы «глаз положить», как это называлось у Лешки Басманова. А жалеть кого-то — сейчас не было времени.
Ну, что он тут стоит?
Она — медсестра, стало быть, должна привыкать. К несправедливости, к боли, к смерти, в конце концов! И его совсем не касается, что сейчас ей отказала профессиональная выдержка. Что там случилось-то? Ну, врач не доглядел, а бабка тем временем померла себе. Все правильно. Бабки иногда помирают, а врачи обязаны спасать потерпевших, а не сидеть привязанными к кроватям старух.
Разве не так?
— Это я виновата, — прохрипела она.
Ну, вот еще! Он-то уж точно знал, что никто ни в чем не виноват. Как самый ярый фаталист он верил в судьбу, иначе давно бы уж сбрендил на своей чертовой работе! Сбрендишь, пожалуй, бесконечно спрашивая: почему?! за что?! Поэтому пришлось поверить, будто есть какие-то высшие силы, и только они решают — кому, когда и как.
А его дело маленькое…
— Что у тебя во фляжке-то? Спирт?
Она внимательно себя оглядела и с удивлением обнаружила торчавшую из кармана бутылку.
— Спирт, — кивнула.
— Ну так выпей. Выпей, выпей. Помяни бабку-то. И самой полегчает!
С каких-таких пор его стало интересовать, чтобы кому-то полегчало?!
— Я не могу. Не глотается.
— Да ладно, — не поверил он, — ты просто, не пробовала. И не хрипи ты, ради Бога, будто задушенная! В кабинете вон как орала, любо-дорого! Давай, прокашляйся, воздуха в грудь набери, и глотни. На вдохе глотай, поняла?
Черт возьми! До чего дошел, а? Учит всяких пигалиц спирт хлестать!
По-прежнему не подымая головы, она отвинтила пробку и послушно вдохнула всей грудью.
Артем деликатно отвернулся и повернулся обратно, только когда раздался сухой кашель. Быстро сорвал с росшего у забора дерева горсть незрелых ткемали.
— Закуси, — велел он и сунул ей под нос.
Она схватила не глядя, потом торопливо подвигала челюстью, проглотила. И посмотрела на него возмущенно.
— Что за хрень?! Ой!
— Что — ой? — уточнил Артем.
Хотя примерно знал, что это значило. Смотреть на него мало кому доставляло радость. А уж девице в расстроенных чувствах, вообще, наверное, худо пришлось. То-то у нее глаза врастопырку и рот набок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70