Уж лучше бы она этого не говорила, мое сегодняшнее настроение и так было не из лучших. Я высказала Лельке все, что я думала о ней в эту минуту, бросила трубку и, не испытывая ни малейших угрызений совести, отправилась в ванную. Чтобы растянуть время, я провалялась в теплой воде около часа. Потом долго сушила волосы, мазалась кремом, стараясь не смотреть в большое зеркало напротив, чтобы не расстраиваться еще и из-за лишних складок на животе. Несколько раз звонил телефон, но громадным усилием воли я заставляла себя оставаться на месте и на провокацию не поддавалась. Включался автоответчик, некоторые сообщения даже оказывались интересными. Во-первых, несколько раз пробивался уже знакомый голос, настоятельно требуя Сеню. Во-вторых, позвонила Маринка — старшая дочка Лельки — и шепотом попросила меня не приезжать, потому что дядя Валера, с которым моя подруга собралась сегодня в театр, Маринку, Аленку и Мишку как потенциальный отчим не устраивал. Я усмехнулась, козни за спиной подруги ее собственных детей немного развлекли меня. Я знала, что, кроме меня, Лелька никого не оставит со своими сорванцами, следовательно, сегодняшний вечер ей придется провести с ними самой. У меня же другие планы. Потому как между всеми этими звонками возник Егор, который наговорил на автоответчик множество красивых слов извиняющимся тоном влюбленного подростка, признался, что соскучился по мне, назвал свою работу идиотской и пригласил меня в ресторан. «Слава богу, я уже высушила волосы», — была первая моя мысль. Не успела я как следует порадоваться этому обстоятельству, как снова раздался звонок. На этот раз я схватила трубку, словно оголодавшая обезьяна банан.
— Здравствуй, заинька, — мяукнула я в трубку, не сомневаясь, что это любимый.
— Э… — послышалось в ответ.
— Вам кого?
— Марину Викторовну. Это Грушевский, по поводу квартиры.
Ну здрасте-пожалуйста! И чего я не вышла из дома минут пять назад, позвонила бы Горьке из автомата. Грушевский, тот еще зануда, месяца четыре назад задумал обменять свою трешку на Краснопрудной. Вернее, не он задумал, а жена его запилила, потому как госпоже Грушевской не терпелось отселить взрослую дочь, надеясь, что таким образом девушка побыстрее устроит свою личную жизнь. Что-то знакомое виделось в этой ситуации, и я поначалу с удовольствием взялась подыскивать варианты. Однако вскоре выяснилось, что сам Грушевский не готов к таким переменам, на словах он подтверждал полную готовность продать квартиру, на деле — отказывался брать на себя обязательства.
Я попыталась вспомнить его имя-отчество, чтобы вежливо его отфутболить. Но пока я копалась в памяти, Грушевский воспользовался паузой и завел долгий монолог. Он начал с того, как тяжело ему далось решение переехать и лишиться родного угла на старости лет. На протяжении всей его речи я несколько раз пыталась вставить хотя бы словечко, но мне это так и не удалось. Между тем Грушевский плавно сменил тему и теперь вещал о распущенности молодежи, сетовал на бандитов, на бешеные цены, на жульничество и обман, на эпидемию гриппа и так далее. Я положила трубку рядом с аппаратом и стала обуваться. Бас моего клиента был настолько полон праведного гнева и возмущения нынешней действительностью, что мне было его отлично слышно.
— Ну что, Марина Викторовна, можем мы поговорить о деле? — наконец опомнился он.
Я приложила трубку к уху, надеясь, что не ослышалась:
— Вы меня извините, но сейчас я ужасно занята, давайте я сама перезвоню вам…
— Я так не могу, Марина Викторовна! Вы меня без ножа режете!
Я мельком взглянула на часы и выругалась.
— Все! Извините! Вообще рабочий день уже закончен! — выдохнула я на едином дыхании и отключилась.
Кажется, я его потеряла, этого Грушевского. А может, не все так плохо, как кажется? Так или иначе, надо скинуть любимому сообщение на пейджер о том, что я готова мириться. Этого мне хотелось больше всего на свете.
Мы с Егором сидели в ресторане и наслаждались великолепным ужином. Надо признать, что давно нам не было так хорошо, так легко и просто вдвоем. Мы почти не разговаривали, но Егорушка постоянно бросал на меня такие красноречивые взгляды, что слова мне были и неинтересны.
— Как тебе рыба?
Я что-то невразумительно ответила, как раз прожевывая кусочек восхитительной осетрины.
— Мариш, а как ты думаешь, зачем я тебя в ресторан позвал?
— Заем? Покуать? Он рассмеялся:
— Не только покушать. Я хочу кое-что тебе предложить.
Вот оно, господи! Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
На глазах у меня выступили слезы, то ли от счастья, то ли от усердия, с которым я прожевывала остатки осетрины. Ну если Горька сейчас не заговорит, я окончательно и бесповоротно подавлюсь, нельзя так мучить человека!
— Горюшка, похлопай! — прошептала я, когда немного пришла в себя. — Да не в ладоши, чудо, мне по спине похлопай.
— Ты подавилась? — удивился Егор. — В осетрине ведь нет косточек.
— Слушай, будешь проводить расследование или все-таки стукнешь меня как следует?
Он стукнул так, что я едва не упала со стула. Настоящий мужчина!
— Что за предложение ты хотел мне сделать? — томным голосом спросила я, расправляя складки на платье.
— Я?! А да извини, я так перепугался за тебя, что все забыл.
— Как — забыл? Почему — забыл?
— Да нет, не совсем забыл, просто отключился.
— Егорушка, не тяни, пожалуйста!
Я придала своему лицу романтическое выражение, ожидая заветных слов от любимого.
— Мариш, я решил, что нам двоим надо хорошенько отдохнуть. У меня, правда, еще проект не завершен, но думаю, что на следующие выходные я смогу вырваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80