— Мисс Харрисон, когда придет доктор Локк, скажите ему, пожалуйста, что я хочу поговорить с ним и что это важно.
— Хорошо. Сразу же?
— Нет. Скажите, записан кто-нибудь ко мне сегодня после половины пятого?
Пока она смотрела в журнале, он ждал, стоя в солнечном квадрате на фоне стены, словно собственная фотография: голова мужчины на ровном золотистом фоне. В иное утро он и сам сиял бы, как этот солнечный квадрат. Сегодня же был мрачен. Но — Джой не замечала сияния, Джой не заметила и мрачности. Она не замечала мужчин со времени своей помолвки; видела только водителя автобуса или работодателя.
— После половины пятого никого, доктор Траверс.
— Очень хорошо. Назначьте разговор с доктором Локком на это время.
— Да, — ответила она своим всегдашним деловитым «секретарским» голосом. (Никто не должен заподозрить, что я унижена и несчастна.) Она не понимала, что пока еще не настолько несчастна. Это еще впереди. Ах, бедное дитя, это все еще впереди. Время пока не пришло. Равнодушная к зову жизни, она застыла, подобно жертве автокатастрофы, которая тупо смотрит на струйку крови, на руку, вывернутую под неестественным углом и не чувствует невыносимой боли. Шок. Ее окружала холодная бессмысленная пустота. Да, но и в этой пустоте наличествовала обязательная утренняя работа. Выписать счета. Заполнить истории болезней. Тетрадь назначений. Телефонные звонки. Все это так не похоже на утреннюю работу в старые добрые времена. Как только они обручились, Джеффри со смехом согласился, что невозможно успешно совмещать любовь и диктовку. («Я ничего не смогу сделать, моя маленькая, а озверевшие издатели не оставят нас в покое, пока не получат окончания романа. Нет, лучше ты пока поработай у этих врачей, только обещай не кокетничать с ними, а я найму себе какую-нибудь унылую персону постарше для диктовки, а после работы мы будем встречаться, обедать, танцевать и наслаждаться обществом друг друга».)
Шли часы. В большом доме на Харли-стрит два несчастных человека, не зная о несчастье друг друга, выполняли свою ежедневную службу.
Джой печатала:
«Мадам, в ответ на вашу записку доктор Траверс поручил мне продлить назначения…» Доктор Траверс в кабинете спокойно и доверительно спрашивал:
— Ну, что вас беспокоит?
И никто не спросил об этом его самого. Пациенты приходили и уходили. Джой, изображая приветливую улыбку и беседуя о погоде, выписывала очередной рецепт и думала: «Боже! Как они могут жить, все эти женщины, заниматься своей печенью, или избыточным весом, или „постоянной легкой болью вот здесь“? Они ведь совсем старые. Им лет сорок. Даже, возможно, пятьдесят. А вот я совсем молодая. Двадцать один год. И я должна жить еще лет сорок? Вот так — когда „солнце не светло, волна не солона“, — откуда эта цитата?»
К несчастью, она вспомнила, откуда эта цитата. Воспоминание разбудило боль. Эти стишки Джеффри Форд написал после обычной для помолвленных пар дискуссии на тему: если кто-то из них умрет до свадьбы, то что будет делать другой?.. «Джеффри! Ты будешь помнить?» — «Милая, я не смогу сделать даже глотка чая. А ты?..» — «Джеффри!»
Он влюбленно смеялся. И теперь ее машинка с дьявольской точностью выстукивала строчки, которые он сложил ей в ответ:
Если ты умрешь, а я останусь жить —
Поседею от горя, буду слезы лить.
Никого никогда я не смогу любить,
Если ты умрешь, если ты умрешь.
Это посвящено ей! Джеффри, взяв карандаш из ее пальцев, записывал в блокнот:
Если ты умрешь, зачем мне жизнь нужна?
Солнце не светло, волна не солона,
И не пахнет роза… Мысль томит одна —
Умереть с тобой… Умереть…
— Мисс Харрисон!
— Да, доктор Траверс?
— Я хотел бы поговорить также и с вами…
— Да, я слушаю.
Никому бы и в голову не пришло предположить, что из души ее рвется крик: «О! Отпустите меня! Я должна написать самое важное в жизни письмо! Я должна написать любимому, что не хочу быть для него ловушкой и клеткой. Легко ли это девушке! Но прочь сомнения! Я никогда не соглашусь на притворные чувства, на жалость вместо любви! Так неужели меня нельзя отпустить сейчас, чтобы я все это написала Джеффри?!» С этим криком спорил другой голос; он жалобно просил: «О, Джеффри, давай попробуем! Не бросай меня! Я буду делать все, что ты хочешь. Только не вычеркивай меня из своей жизни. Ты не представляешь, что значит для меня потерять тебя! Ты не представляешь! Не осуждай меня за это! Еще ужаснее, что ты хочешь, чтобы я приговорила себя к этому сама! Я не могу, Джеффри! Я не могу отпустить тебя…»
Вот что творилось у нее в душе. Вот что стояло за ее вежливым, деловитым: «Да, доктор Траверс?»
Теперь даже доктор Траверс заметил, как она бледна.
— Лучше пойдите пообедайте сначала, мисс Харрисон. Пора: половина второго. Я и так задержал вас. — Джой пробормотала что-то насчет того, что не голодна, однако он повторил, что разговор может подождать. И она с облегчением ушла.
В хорошую погоду она имела обыкновение обедать на скамейке в парке, на солнышке, вся в счастливых мечтах, которые порхали вокруг нее, как воробьи, прилетевшие за крошками от ее бутерброда. Сегодня…
Разбитая, она села на скамейку; безжалостное солнце! В портфеле рядом с бутербродами, яблоками и шоколадкой лежали сегодня письменные принадлежности. Наконец она ответит на письмо Джеффри.

Глава вторая
КОРАБЛИ СОЖЖЕНЫ
Но мы не встретимся с тобой
Ни в этой жизни и ни в той.
Усни, прощай.
Суинберн
1
"Малышка, решать тебе», — написал он. За одно это он достоин называться подлецом. Уходить от ответственности за то, что обманул девушку, перекладывать все на нее? Негодяй. Безусловно, по отношению к девушке он вел себя в этой ситуации как последний негодяй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101