Малышка, решать тебе. Если ты скажешь: «Джеффри, я принимаю тебя. Я понимаю, что ты оставил от чудесного зимнего романа руины. Но все равно, я постараюсь, я сделаю все, что смогу, — я выйду за тебя замуж». Если ты так скажешь, Джой, так и будет. Я готов. Дай мне знать о твоем решении; и решай быстрее!
Прости. Твой Джеффри».
Она словно слышала его недовольное ворчанье, когда он ставил подпись. Она словно видела, как он поднял голову, достал конверт из ящичка маленького матушкиного бюро, — видела каждую черточку его мальчишеского, утонченно-прекрасного лица, напоминающего портреты итальянских мастеров. Она…
Автобус остановился. Она едва успела выскочить из него.
3
Она осознала, что снимает чехол с пишущей машинки. Между этим моментом и поездкой в автобусе — полный провал. Она не помнила, как шла от остановки, пересекала площадь с огороженными платанами, сворачивала на застроенную высокими солидными зданиями улицу, где работала с тех пор, как уехал Джеффри. Не видя ничего вокруг, как лунатик, она достигла знакомой зеленой двери с величественным веерообразным окном наверху, на которой сияла начищенная табличка с именами:
МИСТЕР РАЙКРАФТ
ДОКТОР РЕКС ТРАВЕРС
ДОКТОР СЭКСОН ЛОКК
Должно быть, она автоматически ответила на приветствие привратницы Мери, автоматически погладила Роя, огромную эльзасскую овчарку, когда Рой, по обыкновению, встретил ее в холле. Она не помнила, как шла через холл, прихватив по дороге почту с дубового столика, не помнила, как оказалась в своей комнате — комнате секретаря.
По обе стороны от этой маленькой комнатки со столом, пишущей машинкой и телефоном располагались приемные доктора Сэксона Локка и доктора Рекса Траверса.
Приемная доктора Локка была обставлена в соответствии с вкусами человека, который отнюдь не считает, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут»; все здесь было выдержано в восточном стиле. Блистал черно-золотой лак, на шелковых драпри извивались драконы, белые фарфоровые идолы созерцали собственные округлости, мощные, как паруса, наполненные ветром.
Приемная доктора Траверса, наоборот, была простой и строгой. Старинная мебель орехового дерева, добротная, массивная. На камине работы Адамса — несколько серебряных кубков. Стены украшали фотографии футбольных команд в рамках. На фотографиях Рекс Траверс, юный, длинноногий, улыбался, держа в руках мяч. На почетном месте висел увеличенный моментальный снимок стройного пилота в летном шлеме, стоящего на пропеллере самолета, сбитого над линией фронта в 1918 году (этот пилот — капитан Артур Фитцрой, его лучший друг и вдобавок родственник).
Война рано оборвала медицинскую карьеру Рекса Траверса. Он был гинекологом, но, не проработав и года в больнице по этой специальности, ушел на фронт, причем не врачом, а в воздушные войска. Три года он жил жизнью, полной опасностей, и, судя по сообщениям с мест боев, был одним из самых отважных. (Он и сейчас остался верен той первой любви. Приобрел аэроплан, летал на нем в свободное время; общался с парнями, что собирались на Оленьей улице и на лекциях Общества аэронавтики. Наконец, он остался приписан к роте «Бесшумные птицы» — навечно!) После демобилизаций вернулся к медицине и преуспел: обзавелся практикой, обосновался на Харли-стрит, хорошо зарабатывал. Все его сбережения ушли на аренду этого внушительного здания, один этаж которого он, в свою очередь, сдавал дантисту мистеру Райкрафту. Две комнаты на втором этаже снимал его старый друг Сэксон Локк.
Они наняли секретаршу, мисс Харрисон, которая сейчас тоскливо думала: «Надеюсь, по моему виду ничего не заметно», и, вскрывая служебную корреспонденцию, вспоминала, как разрывала тот утренний конверт. Мысленно она повторяла фразы из утреннего письма:
«Все повторилось… Вместо Рая я увидел Ад… У меня просто нет сил продолжать…»
Все кончено. Конец мечты. Пойми это.
4
— Доброе утро, мисс Харрисон.
Сегодня доктор Траверс пришел рано. Это был высокий, белокурый, атлетически сложенный мужчина тридцати трех лет. Как это ни смешно, при взгляде на него в голову почему-то приходило слово «чистота». На нем был белоснежный льняной халат, по-особенному скроенный и очень ладно сидящий, поверх обычного темного костюма. Хотя костюм, как было сказано, обычный — брюки в тонкую полоску, пиджак, рубашка, галстук, туфли, — но при этом почему-то приходили в голову мысли о загороде, о свежем воздухе. Никаких ассоциаций со смотровыми кабинетами, хирургией, больницами; доктор Траверс навевал воспоминания о зеленом футбольном поле, откуда ветерок доносит шум аплодисментов, подобный прибою на галечном пляже; о линии горизонта, разделяющей чистые небеса и спокойное море; о легких облаках, гонимых ветерком, который доносит, то громче, то тише, то опять громче, ровный стрекот аэроплана. Рекс Траверс до сих пор был больше похож на авиатора, чем на врача.
Джой Харрисон, однако, ничего этого никогда не замечала. Для нее он был большим золотисто-черно-белым существом, диктующим истории болезней, отдающим распоряжения и исчезающим в глубинах кабинета с мерцающим белым креслом, фарфором, кварцевым аппаратом и блестящими стальными инструментами. В это утро она (безмолвно стеная: «Ну, что я скажу в ответ на письмо Джеффри?») замечала еще меньше, чем обычно. На самом деле было что заметить. Что-то случилось с доктором Рексом Траверсом. Что-то вдруг прозвучало в его голосе, когда он сказал: «Доброе утро».
Она, ничего не услышав и не заметив, ответила:
— Доброе утро, доктор Траверс.
А между тем у него тоже земля ушла из-под ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101