Вот только такого желания я не чувствовала.
Потушив сигарету в пепельнице, Рейн тут же закурила следующую. Взглянув на нее, я с удивлением увидела, что ее глаза полны слез, и почувствовала угрызения совести. Все эти годы — пока муж находился в плену — жизнь довольно немилосердно обходилась с ней, а я не понимала и не старалась понять ее чувства к Алану. И что у нее сейчас на душе.
Официант принес кофе и осторожно поставил на стол поднос. Я расплатилась, прибавив чаевые — более щедрые, чем обычно, — и, видя, что Рейн не шевелится, принялась разливать ароматный напиток.
— Леони говорила тебе, — спросила Рейн внезапно, — что я на прошлой неделе получила официальное извещение о смерти Родди? Теперь я вдова и свободна поступать, как мне заблагорассудится.
Холодный, безучастный тон ее поразил меня. Вероятно, в душе я принадлежу к тем старомодным людям, которые предпочитают упоминать мертвых с благопристойной сентиментальной сдержанностью.
— Да, говорила, — ответила я в замешательстве, слегка запинаясь. — Мне очень жаль, Рейн, невозможно высказать словами, как я сожалею. Понимаешь...
— О, ради Бога! — перебила меня Рейн. — Не разбрасывайся попусту своим сочувствием. Хорошо, что все так случилось. Родди не мог вернуться, и я не захотела бы его принять.
Крайнее изумление отчетливо отразилось на моем лице.
— Как ты можешь такое говорить? Он был в плену, на строительстве Таиландской железной дороги. Как бы ты к нему ни относилась, ты, конечно же, не могла желать ему смерти.
В глазах Рейн светилось презрение, но предназначалось она Родди или мне, трудно сказать.
— Я же говорила тебе, — сказала она с горечью, — что тебе неведомо истинное положение вещей. Все вы, даже не подозревая правды, осудили и вынесли мне приговор. Родди никогда не работал на Таиландской железной дороге, никогда не покидал Сингапур. Он оказался предателем, разве ты не понимаешь? Изменником! Всю войну он вещал по радио для японцев.
Со страхом и недоверием я смотрела на Рейн.
— Почему ты так уверена? — спросила я наконец, и она ответила коротким жестом, выражавшим одновременно и безнадежность и бесповоротность ее решения навсегда вырвать это воспоминание из сердца. Этот жест убедил меня сильнее любых слов.
— А знаю я, — добавила Рейн, — потому что сама слушала его — день за днем — до тех пор, пока не вступила в наш отряд, чтобы избавиться от его голоса. — Она зябко повела плечами, и я заметила, как судорога пробежала по ее лицу. — Однажды ты назвала меня бессердечной, вероятно, ты и теперь так думаешь. Но разве после всего этого сердце не обратится в камень? Зная, что делает мой муж, я не смела ни с кем поделиться. Никто из вас меня не понял бы; поэтому я всем говорила, что он в Таиланде, а меня в это время, когда я так ужасно страдала, обвиняли в бессердечности! Бросали упреки прямо в лицо или за моей спиной. По крайней мере, ты сделала это открыто, а я была не в состоянии оправдываться. Теперь я могу — Родди мертв. Если тебя интересует — он застрелился. Мне хотелось бы поверить, что он так поступил ради меня, желая избавить от позора, но, скорее всего, он предпочел самоубийство военному суду. Он был не один. По-моему, с ним работали на японцев еще несколько человек, которые арестованы и ожидают суда.
Я молчала; мне нечего было сказать. Рейн смотрела на меня саркастически, губы искривила такая знакомая усмешка, к которой я уже привыкла.
— Итак, Вики? Ты по-прежнему считаешь, что я должна убиваться и скорбеть по мужу, носить по нему траур? Или, быть может, ты теперь в состоянии понять, что он не заслуживает этого?
— Могу, конечно, — с трудом проговорила я. — Разумеется, понимаю. Жаль, что я не знала всего этого раньше, тебе следовало бы рассказать.
— Наша начальница знала, — ответила Рейн. — Я обязана была ей сообщить, когда вступала в отряд. Несмотря на это, она меня все-таки зачислила, но посоветовала никому больше не говорить. Единственный человек, которому я сказала, — это Алан. Кроме, конечно, — здесь в ее голосе опять появилась жесткая нотка, — наших спецслужб. Но там, насколько я поняла, все было уже известно. И если бы у меня еще сохранялись какие-то иллюзии относительно Родди, они все равно их полностью разрушили бы Возможно, мне повезло, что никаких иллюзий я не строила. Теперь же, когда он мертв, можно собственное недостойное прошлое официально похоронить. Мне будет дозволено обелить его память, хотя я никогда не смогу чтить ее. — У Рейн на виске подергивалась жилка. — Видимо, мне следует благодарить Бога за эти маленькие милости! Ну, есть еще? — спросила она, выпивая кофе залпом до донышка.
Налив новую порцию кофе, я пододвинула ей чашку.
— Рейн, — сказала я печально, — стоит ли продолжать этот разговор? Ты только растравляешь рану, ведь в случившемся нет твой вины.
— Ты так думаешь?
— Конечно, ты не виновата.
Рейн, молча смотря в сторону, маленькими глотками пила кофе.
— Тебе не кажется, что нам пора в постель? — наконец отважилась я напомнить. — Завтра — очень рано вставать. Я... я очень благодарна тебе за доверие...
Я вновь почувствовала угрызения совести. Я была к ней несправедлива, и мне следовало признаться в этом, но по какой-то непонятной причине и признание, и неизбежные последующие извинения застряли у меня в горле, я просто была не в силах их произнести.
— Ты думаешь, я нуждаюсь в твоей благодарности? — сказала Рейн, поворачиваясь ко мне лицом. — Ты серьезно полагаешь, что только ради этого я рассказала тебе о Родди? Я долго — чертовски долго — ждала возможности рассказать тебе. Я ненавидела тебя, Вики, сильнее, чем кого-либо в моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69