— Да, помню, — сказала я, — но это было давно. Нужно ли нам теперь снова ссориться? В конце концов, нам вместе лететь в Рангун завтра.
— Знаю, — ответила Рейн. — Именно поэтому... — Она замолчала, затягиваясь сигаретой. — Именно поэтому я собираюсь рассказать только тебе, и больше никому, кое о чем. Рассказать правду о Родди, но ты должна пообещать мне, что сохранишь услышанное в тайне.
— Ну, разумеется... — начала я в изумлении, с полуоткрытым ртом таращась на нее. — Все, что ты захочешь мне сообщить, естественно, останется при мне, но с какой стати ты должна со мной откровенничать? Ведь мы никогда... то есть...
Я замолчала, опасаясь сказать лишнее и тем самым вызвать ссору, которой старалась избежать.
— Мы никогда не были подругами, хочешь ты сказать? — заметила Рейн резким тоном. — Да, мы не особенно-то любили друг друга. — Плотно сжав губы, она не совсем твердой рукой налила себе кофе. — Однако у меня есть свои причины, почему я решила поделиться с тобой, и не все они — можешь верить или не верить — такие уж корыстные. Я не забыла твоих слов, которые ты мне бросила в лицо при нашей последней встрече. Они с тех пор постоянно терзали мою душу: я просто не могла примириться с тем, что ты осудила меня, не зная истинного положения вещей. А ты ведь не имела ни малейшего представления.
— Нет, не имела, — призналась я, ощущая некоторую неловкость. — Откуда я могла знать, Рейн; редко, кто знает всю правду. Но тогда я многое наговорила со зла, во время ссоры. Тебе хорошо известно, что в таких случаях часто говорят больше, чем нужно и чем хотелось бы.
— Например, — гнула Рейн свое, не слушая меня, — ты не знала, что в тот момент, когда ты отняла у меня Алана, я горячо любила его. Тебе ведь и в голову не пришло, что такое возможно?
Потрясенная, я подтвердила, что подобная мысль у меня даже не возникала. Правда, оглядываясь назад, я припомнила, как Алан однажды сказал, что встречался с Рейн и ее мужем в 1942 году в Сингапуре, незадолго до вступления в город японцев. Короткий период времени Алан служил там, но, к счастью, за несколько недель до последнего неспокойного Рождества в Сингапуре под владычеством англичан его перевели в другую часть, дислоцированную в Калькутте. Однако он никогда не утверждал, что они с Рейн что-то значили друг для друга или, если уж на то пошло, были просто хорошими друзьями. Выслушав меня, Рейн пожала плечами.
— Хорошо, верю тебе на слово. Не думаю, чтобы ты знала, потому что Алан тоже ни о чем не догадывался. Я от него скрывала. Была, понимаешь, замужем.
— Да, но...
— Взгляды Алана на интимную связь с замужней женщиной, возможно, теперь изменились, — добавила быстро с горечью Рейн. — Быть может, ты помогла ему их изменить. Кто знает. Мне известно только, что, когда ты впервые появилась, представления Алана на этот счет были весьма консервативными. Вот почему тебе удалось отбить его у меня, забрать ту небольшую частицу его сердца, которая принадлежала мне. Это, а также тот факт, что мой муж находился в плену, сделали меня в глазах Алана неприкасаемой. Самое смешное — то, что он познакомился с тобой через меня. Я пригласила его в нашу компанию в тот вечер, когда он встретил тебя, хотя, я думаю, тебе сегодня удобнее тот эпизод забыть.
— Да, — призналась я, — совсем забыла.
— Как это похоже на тебя, Вики. Но все случилось именно так. — Рейн вздохнула. — Алан и я отплыли из Сингапура на одном пароходе, и Родди попросил его позаботиться обо мне. Некоторое время — из доброты и зная, что я совершенно одна, — он возил меня с собой, а потом я вступила в наш отряд. Я не собираюсь делать вид, что между нами было что-то большее, чем дружба, но друзьями мы были очень близкими и поддерживали постоянную связь друг с другом, которая много значила для меня, хотя мы не могли часто встречаться. Алан знал все о Родди и был единственным человеком, с которым я могла откровенно говорить и которому — помимо нашей начальницы — я могла все рассказывать. Потом, — голос Рейн сделался жестким, — мы случайно снова встретились в Шиллонге, и я, как последняя дура, познакомила его с тобой.
— Послушай, — проговорила я в растерянности, — я всего этого не знала. Совершенно не представляла себе...
— А теперь ты знаешь и представляешь! — заметила Рейн насмешливо.
— Да, ты права, — ответила я, стараясь найти способ уйти от дальнейшего разговора, поскольку не желала ничего больше слушать. Но, будто почуяв мое стремление покончить с этой слишком интимной беседой, Рейн поспешно подозвала официанта:
— Принесите нам еще кофе, да побыстрее! Обслуживание здесь никуда не годится.
Лениво шаркая по паркету ногами, официант приблизился к нашему столику; на его сонном лице застыло укоризненное выражение, легкий тюрбан был в беспорядке, словно нахлобучивал он его второпях. Мы были одни в просторном, прохладном кафе, и он явно был недоволен нашим затянувшимся присутствием. Видимо, ему так же страстно, как и мне, хотелось, чтобы Рейн наконец отправилась спать и оставила его в покое.
— Рейн, тебе не кажется, что уже поздно? — сказала я, но она только отмахнулась.
— Ах, глупости, они обязаны обслуживать до полуночи, а до двенадцати еще далеко.
Заказывала она тоном, заранее исключающим всякие возражения. Официант поклонился и отправился выполнять заказ.
Я взглянула на часы. Еще не было и одиннадцати, то есть, по калькуттским меркам, довольно рано. Вероятно, добрая половина жителей гостиницы продолжала веселиться где-то на стороне. Как сказала Рейн, кафе должно оставаться открытым до полуночи, и, следовательно, при желании мы могли и дальше сидеть здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69