— Уповайте на Бога, моя дорогая, не теряйте веры в себя, в свои деяния.
Поблагодарив патера и пожелав ему всего хорошего, я стояла на ступеньках и смотрела вслед отъезжавшему джипу. Когда машина исчезла за поворотом, я поднялась к себе в комнату и принялась упаковывать вещи. Только покончив с этим делом, я снова вытащила письмо Коннора, намереваясь прочесть его еще раз.
Но конверт оказался пустым, и, досадуя на собственную небрежность, я стала размышлять: куда письмо могло запропаститься? Если я отдала Алану вместе с его письмом, когда мы расставались в госпитале, то уже было слишком поздно что-либо предпринять. Алан уже плыл на пароходе по Брамапутре, и любые попытки связаться с ним ни к чему не привели бы. Я перерыла всю комнату и даже распаковала вещи, но письма так и не обнаружила. Наконец в полном отчаянии я прошла на террасу и спустилась к уединенному месту под соснами, где я сидела утром. Первое, что я увидела при свете фонаря, было письмо Коннора, полузасыпанное сосновыми иголками. Радостная, я поспешно подняла листки и вновь спрятала в конверт.
Теперь мой обман не раскроется, промелькнуло у меня в голове, по крайней мере, до тех пор, пока многие, как и Алан, верят, что я все еще влюблена в Коннора...
Глава пятая
Нельзя сказать, чтобы путь до Калькутты изобиловал разнообразными событиями. Начиная от Панды установилась очень жаркая погода, и мы изнывали от зноя и духоты в наших пыльных, непроветриваемых вагонах, пока длинный, битком набитый состав полз, покачиваясь и громыхая на стыках рельсов, по Западной Бенгалии.
Со мной ехали шесть недавно поступивших к нам австралийских девушек, и они — обрадованные предстоящей службой в Рангуне — пребывали всю дорогу в приподнятом настроении, не обращая внимания на неудобства и жару, к которой были более привычны, чем я. Мне нравилось их общество, и я смеялась их шуткам, охотно отвечала на бесчисленные вопросы относительно условий работы и жизни в Бирме, а через определенные промежутки времени ела и спала.
В конце концов мы добрались до Калькутты, где нас ожидала Леони с джипом и грузовиком для нашего багажа и снаряжения Я не виделась с ней с момента нашей короткой встречи в Мельбурне, после которой, казалось, прошла целая вечность. Мы радостно приветствовали друг друга среди шумной толпы неизбежных носильщиков, громко препиравшихся между собой из-за нашего багажа.
— Вики, дорогая, как чудесно, что мы снова встретились!
— О, Леони, это просто великолепно! Как ты поживаешь?
— Прекрасно, дорогая... Улло ка вача, шале яо! !! Последние несколько слов предназначались старому грязному кули с бегающими глазками, который приготовился исчезнуть вместе со свертком, в котором находились мои постельные принадлежности. Леони бегло говорила на урду, хотя и допускала отдельные грамматические ошибки. Однако ее знаний оказалось вполне достаточно: будто обжегшись, старик бросил свою добычу, а носильщик, которого мы наняли, взвалил сверток себе на плечи, оттолкнув старика и осыпая визгливыми ругательствами его склоненную лысую голову.
Наконец мы выбрались из толпы и распределились по машинам: я села с Леони в джип, а мои девчата взобрались в кузов грузовика.
— Ты остановишься в гостинице Христианского союза, — заявила Леони, когда мы тронулись с места, — и отправишься дальше завтра рано утром самолетом. Твои проездные документы у меня. Вот возьми их ради Бога, пока я не потеряла. Комнату для тебя я тоже забронировала, так что все в полном ажуре. И тебя ждет в гостинице, — она быстро искоса взглянула на меня и как-то вымученно улыбнулась, — наша ненаглядная Рейн собственной персоной.
— Рейн? — повторила я в смятении. Никто из нас не любил Рейн Ламонт. Это была высокая, скрытная, довольно раздражительная молодая особа, чей муж во время войны находился в плену. Правда, данный факт нисколько не мешал ей вовсю развлекаться с мужчинами. И хотя никто не требовал, чтобы она изображала из себя монахиню, нам ее поведение представлялось до крайности бессердечным. Последний раз я встречалась с ней в Шиллонге почти год назад; тогда мы страшно поскандалили, причем без всякой видимой причины, если не считать взаимной естественной неприязни. — Она тоже направляется в Рангун?
— Вы полетите вместе, — кивнула Леони, — и заберете с собой все снаряжение, которое доставлено в Калькутту. Между прочим, мне придется еще уламывать администрацию гостиницы, чтобы она разрешила оставить багаж здесь на ночь. Нет смысла тащить его в Барракпор.
— Конечно, нет, — согласилась я машинально, так как в этот момент моя голова была занята Рейн Ламонт. — Она тоже остановилась в гостинице Христианского союза?
— Да, голубушка, боюсь, что так оно и есть. Но, по крайней мере, тебе не придется спать с ней в одной комнате — я поселила тебя с двумя очень милыми медсестрами. И прежде чем я отвезу твоих девчат в Барракпор, мы все вместе попьем чаю.
— Спасибо, — поблагодарила я с искренней признательностью.
Наш джип свернул на главную улицу, и я скользнула равнодушным взглядом по группе американских военнослужащих. Над их безупречно начищенными ботинками в поте лица трудились оборванные мальчишки — чистильщики сапог, занимавшие теневую сторону широкой улицы с рассвета до полуночи. Тут же крутились с сигаретами и сувенирами уличные торговцы, которых в Калькутте всегда пруд пруди.
— Деловая жизнь на улицах как будто процветает.
— Совершенно верно, особенно с прибытием большого числа янки, — подтвердила Леони, которая как-то вдруг замялась и нахмурилась. — Между прочим, Вики...
Меня удивил ее тон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69