— Понимаю, — тихо проговорил Алан, беря меня твердо за руку. — Обычно я с трудом мирюсь с поражением. И, если хочешь знать, я не верю ни одному твоему слову, дорогая. Ни единому слову, кроме того, что ты любишь не меня, а этого парня — Коннора. Вот почему я отступаю, предоставляя тебе самой уладить свои сердечные дела. Однако, — улыбнулся он, — если тебя постигнет неудача, помни, что я жду тебя... и у меня не будет «славной девушки», даже очень красивой. Во всяком случае, она появится очень не скоро.
— Алан, прошу тебя, перестань... — умоляла я, но он лишь упрямо тряхнул головой. Я увидела шедшую нам навстречу медсестру и двух бывших пациентов, тоже готовых к отъезду. В этих условиях было невозможно продолжать наш разговор, и, по правде говоря, я больше не желала ничего говорить. Как это ни эгоистично звучит, но мне было приятно выслушивать заверения Алана, что он, несмотря на все мои потуги предоставить ему полную свободу, станет меня ждать. Они поднимали мой моральный дух, укрепляли веру в себя, в собственные силы; с внезапным чувством облегчения я пожала ему руку. Теперь я уже была рада, что не поддалась искушению, не показала Алану письмо Коннора, а, наоборот, ради спасения Алана прибегла ко лжи. В результате я некоторым образом почувствовала себя менее виноватой. Мы с подчеркнутой официальностью пожали друг другу руки, и Алан сказал:
— До свидания, Вики. Храни тебя Господь.
Пожелав ему благополучного путешествия, я глазами проводила его и сестру и направилась к воротам госпиталя. Во дворе стояла военная санитарная машина серого цвета, с красными крестами на бортах. Водитель-индус прислонился к капоту и жевал неизменный бетель, методично двигая челюстями. Из своего джипа, стоявшего в конце квартала, меня окликнул патер Николе.
— Я отвезу вас обратно, — предложил он, — если, конечно, вы не хотите остаться и помахать ему рукой.
Опровергнув наличие у меня подобного желания, я с благодарностью взобралась на сиденье рядом со священником.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала я чистосердечно, — но я вовсе не рассчитывала на то, что вы станете меня ждать.
Он завел мотор и, не глядя на меня, заметил:
— О, не беспокойтесь, мисс Ранделл. Алан Роуан мой друг, и, кроме того, наконец, сообразив, что к чему, я понял, что наговорил лишнего в тот вечер, мне бы хотелось перед вами извиниться. Я никогда бы так не разоткровенничался и не стал навязывать вам свои взгляды, знай я об этом.
— Пустяки. Мне следовало самой все объяснить.
— Ну, что ж, — улыбнулся он, — я, надеюсь, ничего не испортил?
— Нет, конечно. Вы и не могли ничего испортить.
Обогнав небольшую колонну из трехтонных грузовиков, мы начали взбираться на плато по направлению к Маули.
— Алан рассказывал вам что-нибудь обо мне? — решилась я спросить наконец.
— Очень немного. Только что вы замужем за каким-то парнем и что он, то есть Алан, по-прежнему любит вас. Его угнетала мысль, что вы, возможно, несчастливы, и он просил меня поговорить с вами — помочь вам, чем смогу. А еще он попросил меня постараться привезти вас в госпиталь, чтобы он перед отъездом мог бы с вами попрощаться.
— О, я... понимаю!
— Вы попрощались? — поинтересовался священник.
— Да.
— Не беспокойтесь за Алана. Я знаю, на его долю выпало много страданий; он в состоянии справиться и с этой трудностью.
— Очень хотела бы надеяться, — сказала я, вновь почувствовав себя виноватой.
— Непременно справится, моя дорогая, — произнес священник убежденно. — Возможно, для этого потребуется некоторое время, но не бойтесь — в конце концов, он, вернувшись домой, преодолеет все невзгоды. В настоящий момент я больше тревожусь за вас. Могу ли я как-то вам помочь — хотя бы чем-нибудь? Может быть, стоило откровенно поговорить со мной?
Мне самой хотелось бы знать: будет ли от этого хоть какая-то польза? Патер Николе — добрый человек, и я не сомневалась в его искреннем желании протянуть мне руку помощи. Кроме того, он был Алану другом. Но что он мог высказать нового, мне еще неизвестного, что посоветовать, когда мы с Аланом уже обо всем переговорили и все решили? В состоянии ли он, например, объяснить мотивы поведения Коннора, сделать его позицию более вразумительной? И я понимала, что при всем желании ему это не под силу. Священник никогда не встречался с Коннором, и все, чего от него можно было ожидать, — несколько избитых общих фраз относительно святости брачных уз. А в их святость я и без него верила — в отличие от Коннора, которому, по-видимому, на это совершенно наплевать.
Мы выехали из соснового бора, и перед нами открылся Маули, мирно дремлющий под лучами теплого, яркого солнца. На лужайке перед зданием я увидела австралийских девушек, которые под сдержанно-вежливым руководством мистера Брауна, бывшего гвардейского мастера-сержанта, учились маршировать строем.
Я нащупала в кармане мундира письмо Коннора. Если, подумала я, прочесть священнику отдельные выдержки из него, то, быть может, он помог бы мне отгадать эту загадку. Я потеребила конверт, но потом все же отказалась от этой идеи. Как сказал Алан, я должна сама уладить свои сердечные дела.
Поэтому я извиняющимся тоном ответила:
— Нет, не думаю. Однако спасибо за любезное предложение. Вы очень добры ко мне.
Патер Николе подъехал к небольшой лестнице с широкими каменными ступенями, ведущими к главному входу. Джип остановился, и священник помог мне выйти.
— Как вам известно, — заметил он мягко, — выслушивать исповедь людей — моя работа. Именно затем я здесь...
Он говорил проникновенно и доброжелательно, не навязывая своего мнения, а лишь напоминая мне, что я не одинока и что молитва, если она исходит из глубины сердца, может в несчастье служить великим утешением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69