– Боже мой, ваше высочество, – рассмеялась Тесс. – Как я рада вас видеть.
– А я вас, – шутливо присела Марина. – Вы не представляете, какое это счастье вновь оказаться в стране самых здравомыслящих людей на свете.
Тесс опять села, и Марина заняла стул рядом с ней. Тесс внезапно осенило, что она сидит между Чарли и Мариной, как чертополох между двумя розами.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что Лондон – город безумцев? – пошутила Тесс.
Марина привычным жестом отбросила назад волосы.
– Лондон как Лондон. Дождливый, туманный и очень опрятный. Я занималась, а Николас всюду меня сопровождал. Я чуть не лезла на стену от тоски.
Чарли подняла стакан с водой.
– Давайте выпьем за твое возвращение в бурный Нортгемптон. И за твое, Тесс. Я без вас очень скучала.
Тесс показалось, что в глазах Чарли блеснули слезы. Уж не завидует ли Чарли тому, что они видели новые страны, а она торчала здесь безвыездно целый год? Но тут Тесс вспомнила о Питере. Интересно, кто кому должен завидовать?
Тесс ковыряла вилкой вялые переваренные спагетти. Неплохо было бы здешним поварам поучиться в Италии.
– В последний раз я видела тебя, когда ты собиралась ехать на свадьбу сестры.
– Не напоминайте мне об этом, – простонала Марина. – Она уже беременна. Слава Богу, я не буду там на крестинах в следующем месяце.
«Она беременна». Слова повисли в воздухе и растаяли. «У меня это было вчера, а сегодня...» – подумала Тесс.
– Ты с тех пор не была в Новокии? – спросила Тесс.
– Нет, – покачала головой Марина и посмотрела на тарелку, которую поставила перед ней официантка. – Хотя я слышала, что мой друг Виктор замышляет там беспорядки.
– Какие беспорядки? – заинтересовалась Чарли.
Тесс про себя от души пожелала, чтобы Чарли замолчала. Ей нравилось быть вместе с Мариной, но ей не нравилось общество Чарли. К тому же Тесс никак не могла избавиться от тяжелой, злой обиды. Она предполагала, что одного года в Италии, вдали от Нортгемптона, будет достаточно, чтобы залечить рану. Но встреча с Чарли вновь разбудила боль. Она испытывала неприязнь к подруге, у которой есть возлюбленный и которой никогда не придется делать аборт.
Марина взяла с тарелки куриную ногу, внимательно осмотрела ее и положила обратно.
– Предательство – это самое тяжелое преступление из всех, – сказала она.
Все замолчали. Тесс смущенно задвигалась на стуле. Никто из них не хотел говорить о Викторе и напоминать Марине о прошлых переживаниях. Тесс особенно не желала слышать слово «предательство».
– Кстати, я вам говорила, что мои родители целый год пробыли в Сингапуре? – объявила Тесс, откусывая кусок курицы.
Тесс знала, что это сообщение прежде всего заинтересует Чарли. В конце концов, родители работали в Сингапуре на мать Питера, но почему-то Тесс не могла избавиться от желания исключить Чарли из разговора, делая вид, что ее не существует. Тесс понимала, что разговор о дальних незнакомых странах автоматически обрекает Чарли на молчание, потому что ей нечего сказать. Скорее всего родители Чарли никогда не отъезжали от своего дома дальше гор Поконо, и то подобная поездка на отдых была целым событием. Если, конечно, не считать приезда в Нортгемптон матери Чарли, когда ее дочь была в больнице. Тесс с трудом проглотила кусок курицы и запила его большим глотком воды. Если она будет испытывать такие страдания, то, пожалуй, не дотянет до конца курса.
Через пару недель жизнь вошла в свое обычное русло. И все-таки что-то изменилось. Чарли проводила все субботы и воскресенья с Питером. Марина целиком погрузилась в учебу и, казалось, была вполне довольна этим. Правда, как-то раз она вызвала Тесс из комнаты и шепотом сообщила ей, что Алексис родила сына, или, как Марина его называла, несчастного принца. Что же касалось Тесс, то она находила утешение в одиночестве. Она особенно чувствовала обретенную свободу, работая в стеклодувной мастерской при Масуниверситете, где забывала о своих проблемах и отгоняла по мере возможности мучительные воспоминания об аборте. Уже не столь тесные, как прежде, узы дружбы связывали трех молодых женщин, и Тесс это нравилось, потому что чем реже она видела уродливый шрам на лбу Чарли, тем лучше.
Однажды в субботу Тесс на автобусе возвращалась в Нортгемптон и, не теряя зря времени, набрасывала эскиз вазы. Ваза будет синей, кобальтовой с белым, и она подарит ее родителям на Рождество. Ваза предназначалась для их музыкальной комнаты, где она будет прекрасно смотреться у большого окна с видом на залив Сан-Франциско. Тесс мало рассказывала родителям о своих успехах, полагая, что лучшим доказательством прогресса будут плоды ее труда. Возможно, тогда мать одобрит ее выбор. Возможно, она смирится с тем, что Питер Хобарт никогда не женится на ее дочери.
С остановки автобуса Тесс, нагруженная эскизным альбомом и чемоданчиком с инструментами, медленным шагом направилась к общежитию. Воздух был полон холодного дыхания осени; приближался День отдыха, но Тесс, как почти всех старшекурсников, это мало интересовало.
Она как раз подходила к общежитию, когда две полицейские машины остановились у тротуара. Их синие мигалки были выключены, сирены молчали. Одна машина принадлежала полиции штата, другая городской полиции Нортгемптона.
Тесс ускорила шаг, решив, что с кем-то что-то случилось. Сначала она подумала, а не попала ли Чарли снова в какую-нибудь беду, но тут же отвергла эту мысль, догадавшись, что принимает желаемое за действительное, и устыдившись своей низости.
Она быстро поднялась по ступенькам и вошла на веранду. Нигде не было видно ни полицейских, ни других представителей закона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130