При иных обстоятельствах Джиллиан в лепешку расшиблась бы, а выпросила бы интервью у Юджина Донована. Его семейство испокон веков жило в окрестностях Санто-Беньо. В жилах Донованов смешалась кровь гордых испанских грандов — и не менее гордых индейцев навахо. Седовласый, с орлиным носом, старик держался до того надменно и величественно, что у Джиллиан просто руки чесались навести на него кинокамеру. Неординарный типаж, что и говорить!
А теперь при одной только мысли о том, чтобы включить в фильм Юджина Донована, молодую женщину мороз подирал по коже.
Неужто Юджин и впрямь так сильно ее ненавидит? И так сильно боится? Неужто он своими руками обрушил на дорогу ту глыбу песчаника, чтобы намеренно повредить ей?
Эти вопросы терзали и мучили Джиллиан на протяжении всего пути. А Джереми между тем уверенно вел пикап по извилистым, пропыленным проселочным дорогам, умудряясь как-то ни разу не пропустить нужного поворота. И вот, наконец, вдали показалось ранчо Кита Доусона. Глинобитный домик, притулившийся под гранитным выступом скалы, выглядел именно так, как и следовало ожидать, — как непритязательный кров трудяги-фермера. Интервью проведем снаружи, тотчас же решила Джиллиан. Естественное освещение плюс роскошные виды, — ну, просто грех упускать такую возможность!
Документалистка давно взяла за правило, по возможности, проводить интервью «на дому», — чтобы не вырывать человека из знакомого окружения. Ей хотелось, чтобы рассказчик чувствовал себя спокойно и раскованно: ведь в студии или в искусственной обстановке люди обычно смущаются, теряются, путаются в словах. При таком подходе, разумеется. приходилось таскать от места к месту осветительные приборы, но результаты в большинстве случаев себя оправдывали.
В большинстве случаев.
А вот сегодняшний день, похоже, оказался исключением. Невзирая на все усилия Джиллиан успокоить и ободрить неразговорчивого Кита Доусона, тот так и не сумел расслабиться. Он мертвой хваткой вцепился в чашку с кофе, то и дело оборачивался к Джиллиан, вместо того, чтобы глядеть в кинокамеру, отмалчивался, дожидаясь ее вопросов, да и на те отвечал односложно. А результатом стольких трудов праведных явилось вымученное, натянутое интервью — и несколько сотен футов впустую потраченной пленки.
Вот с Абелем Граймсом документалистке посчастливилось куда больше. Дочерна загорелый под ярким калифорнийским солнцем, Абель щурил умные черные глаза, жевал табачную жвачку, да обстоятельно и пространно разглагольствовал про ирригационные каналы, по которым драгоценная водичка текла себе от верховьев реки к плоскогорью над развалинами деревни более тысячи лет назад.
— Эти каналы протянулись миль на двадцать, а то и все тридцать, — размышлял фермер вслух. Джиллиан нарадоваться не могла на доверительные, подкупающие интонации хрипловатого прокуренного голоса. — Здешние ребята ими пользовались, — ну, до того, как речку плотиной перегородили.
Надо будет и плотину поснимать тоже, подумала Джиллиан по пути к следующему «месту назначения». Может быть, удастся связать это грандиозное сооружение, с одной стороны, с затоплением древней деревни зуни, а с другой стороны — с благоденствием нынешних фермеров, — потомков Древнего Народа. Любопытный получится визуальный ряд, — смена поколений, смена традиций, прошлое перетекает в будущее…
Может быть, в архивах бюро ирригации удастся отыскать рабочие видеозаписи постройки плотины… Наверняка ей, как документалистке, там окажут всяческое содействие.
Или же…
Или же поступить иначе? Попросить Катберта устроить ей индивидуальную «экскурсию» по плотине? Что за блестящая возможность понаблюдать за Катбертом в процессе работы… Это поможет ей лучше понять сей великий проект, — проект, которым инженер Катберт Далтон одержим в той же мере, как Джиллиан — своим фильмом. Да, сегодня же вечером она переговорит с Катбертом насчет съемок плотины, — подумала молодая женщина, чувствуя, как сердце ее замирает от предвкушения.
Насчет съемок плотины… Ну, и о многом другом тоже.
Потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы выбросить из головы это «многое другое» и приготовиться к вечернему интервью. По счастью, Кэролайн Кулидж, — удалившаяся на покой школьная учительница, — вовсе не нуждалась в подсказках, чтобы завести разговор о легендарной Плакальщице. Старушка-визионер закрыла глаза, мысленно перенесясь из комнаты, заставленной всяческими безделушками и фотографиями, не считая прожекторов, кинокамер и оборудования звукозаписи, в некий мистический мир, созданный ее же воображением.
— Я часто ее слышу, — размеренным речитативом заговорила она. — Всякий раз, когда ветер дует с севера, плачет она об утраченном возлюбленном. Одни говорят, будто то была девушка из племени шайенов, похищенная откуда-то с востока. Однако и слова, и напев плача — это все от навахо.
Кэролайн Кулидж возвысила голос.
— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!
Да, именно так звучал стон ветра, слитый с рыданиями отчаявшейся, исстрадавшейся женщины. Джиллиан оставалось только жарко молиться про себя, чтобы Кларенс не позабыл включить магнитофон. Какая запись, нет, какая запись!
— Я слыхала ее спустя неделю после того, как муж мой умер от язвы желудка, — горестно проговорила Кэролайн, словно событие давнего прошлого произошло не далее как вчера. — Она оплакивала его вместе со мною, она рыдала над моей утратой.
— Великолепно! — бормотал Кларенс себе под нос, колдуя с рычажками и шкалами. — Ох, здорово!
Не просто здорово, а очень и очень здорово! — ликовала про себя Джиллиан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81