Минут пять стояла тишина, потом Макс, будто ему передалась ее мысль о манерах, обронил:
– Ты хорошо водишь машину.
Она глянула искоса, но Макс тоже надел солнечные очки, и по его лицу ничего нельзя было понять. У нее потеплело на сердце от исчезновения ледяного тона, однако бросаться Максу на шею она не собиралась.
– Стараемся, как можем, – пожала плечами она, хотя заметила, что и ее голос стал приветливее.
– Какую машину ты водила в Англии? – спросил он почти как ни в чем не бывало.
– Никакую. Я продала ее, – ответила она, не задумываясь, и тут же рассердилась на этого человека, который неизменно застает ее врасплох и выуживает то, что она предпочла бы оставить при себе.
Элин взглянула на него раздраженно. Если она надеялась: он поймет, что здесь частная территория, которую следует покинуть, – то она просчиталась. Потому что через несколько секунд он произнес:
– Ого! Не знал, что дела обстоят настолько плохо.
– Что ты имеешь в виду, говоря «настолько»? – взвилась она.
Он проигнорировал вызов.
– Я слышал, что Пиллингеру едва удалось избежать банкротства, – объяснил он, – но не знал, что вам всем пришлось продать ради этого даже свой личный транспорт.
– Продала только я! – горячо возразила Элин. – У нас…
– Только ты?.. – перебил он, повернувшись к ней и пытаясь уловить за темными очками выражение ее глаз.
– У нас не было необходимости продавать всё, – гордо бросила она, закончив фразу, которую он не дал договорить. – К твоему сведению, мы…
– Тогда почему ты продала машину, если… – Он вдруг осекся, а потом продолжил мягким голосом: – Ты так испугалась долгов, что…
Но для Элин этот мягкий, понимающий тон оказался еще более мучительным.
– Гм, – оборвала его она, – мы, знаешь ли, еще не нищие.
– Может, и так, – согласился он, – но я подумал, что ты запаниковала, увидев, что доходов нет, а долги растут, и поэтому продала свою машину. – Элин отказалась отвечать, но это не остановило его. – И вот, – продолжал он, – даже продажа машины не избавила тебя от страха перед долгами, и ты принялась искать работу, чтобы обеспечить какой-то доход.
– В любом случае я не стала бы сидеть без работы! – высокомерно ответила она, – просто так совпало, что твое пинвичское предприятие дало объявление о подходящем для меня месте и предложило приемлемое жалованье, когда я в этом нуждалась.
По тому, как вдруг агрессивно выдвинулся подбородок Макса, она поняла, что ее высокомерный тон не пришелся ему по вкусу. Но, решив, что, наконец, преуспела, и он оставит неприятную для нее тему, Элин тут же обнаружила, что ошиблась. Хуже того, он понял подоплеку ее ответа и не собирался ее щадить.
– Похоже, тебе пришлось побороть в себе толботовскую гордыню, прежде чем подать заявление на мой пинвичский завод, – с вызовом предположил он. – Кажется, ты даже обвиняешь в чем-то меня?
Загнанная в угол, а вернее, оказавшись там по собственному почину, Элин выпрямилась, взглянула ему в лицо и, запинаясь, пустила в ход упомянутую непомерную гордыню.
– Конечно, мне пришлось поступиться самолюбием. Моя семья была удивлена, узнав, что я устраиваюсь на работу к сопернику и…
– К сопернику?..
Элин проигнорировала его искреннее или деланное изумление.
– …и в фирму, которая сыграла главную роль в разорении Пиллингеров! – сердито закончила она.
Но если Элин была настроена воинственно, то Макс оказался еще воинственнее и не собирался оставлять за ней последнее слово.
– Не говори чепухи, – отрезал он.
– Чепухи?.. – вскинулась она.
– В разорении Пиллингеров виноваты только сами Пиллингеры и законы рынка.
– Похоже, что с тобой законы рынка не так суровы, – съязвила она, вступаясь за любимого отчима. – А мы прекрасно управлялись, пока ты не вышел на сцену и не переманил наших лучших работников!
– Переманил! – в ярости повторил он. – Как ты могла заметить, я плачу приличную зарплату…
– Намекаете на то, что если мы платили бананами, то и остались с обезьянами? – взорвалась она. – Так позвольте напомнить вам, синьор Дзапелли, что мы обучили этих людей…
– И превратили в слишком хороших работников для вашего жалованья, – оборвал он. – Если вы не были достаточно предусмотрительны, чтобы связать их контрактом…
– Мы полагались на порядочность!
– И очень глупо! Первый закон…
Но Элин уже не слушала. Разъяренная его наглой самоуверенностью, она вскочила со стула и вылетела вон. Гнусная свинья! Как он смеет! Хитроумная свинья… острый язык и такой же острый нюх на конъюнктуру!
Вылетев из ресторана, Элин не собиралась возвращаться в машину и зашагала по дороге в противоположном направлении, кипя от злости. Надо было остаться… надо было доказать ему! Но она так возмутилась его высокомерием – Элин совершенно не приходило в голову, что собственное ее высокомерие не уступало Максову, – что была готова залепить ему пощечину.
Когда закололо в боку, девушка замедлила шаг, потом остановилась посмотреть на лыжников, пересекавших снежное поле, вспомнила, что эти гонки называются «лыжный кросс», и начала успокаиваться.
И только тогда Элин подумала, что напрасно обзывает Макса свиньей. Это ей, Элин, подложила свинью ее же любовь. Обычно Элин бывала объективной в любом споре, но любовь сделала ее слишком неуравновешенной, и она уже не могла мыслить разумно.
Элин повернулась и медленно пошла обратно, продолжая размышлять на ходу. Плодом же этих размышлений была неприятная истина: если сравнивать Макса и Сэма, то Макс – лучший бизнесмен. Она работала в обеих компаниях и знала, какой моделью воспользовалась бы, начинай она собственное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51