И низкое небо, и сизое море были сродни равномерной мелодии и запаху ее духов. Их аромат возбуждал и пьянил. Она улыбалась. Она думала, что теперь, в середине жизни, она стала умелым пловцом — храбрым, опытным, не боящимся волн. И вовсе не из-за любви стала звонить своему институтскому приятелю в этот вечер Наташа. Но также и не просто потому, что кто-то же должен был вытащить ее из этой ситуации. Она раскрыла свою записную книжку на нужной странице потому, что хотела расставить точки над i. Потому что ей надоело каждый приезд в этот город вспоминать своего бывшего друга. Ей надоела зависимость памяти. Она хотела показать ему, какой она теперь стала, и забыть его навсегда. Забыть его смешные рисунки, разговоры до рассвета, легкие поцелуи, нечастные встречи. И ту холодность, которую он проявил к ней в юности и которую ничем не искупил до сих пор.
А ведь она и не любила его очертя голову, как это бывает с другими. Она была просто горда. Говорят, от любви до ненависти всего один шаг, а что между ними, какие полутона? Равнодушие, нежность, а может быть, гордость? Кто знает…
6
«Мне нечего волноваться! — думала Наташа, устраиваясь удобнее в кресле. Расслабленно она следила за стрелкой часов, которая будто замерла на приборном щитке, как бывает всегда, когда чего-то напряженно ждешь. — Уж сколько раз бывало в жизни: человек, когда-то оставивший о себе наиприятнейшее впечатление, на поверку оказывался гнусным негодяем. И ничего страшного. Принимаешь это к сведению, да и только. А тут задача и вовсе проста: отыскать недостатки другого, чтобы, навсегда разочаровавшись в нем, самой не ударить лицом в грязь. Что особенного? Недостатки с возрастом отыскивать стало легче, чем достоинства».
Наташа успокаивала себя. И не напрасно. По тому, как колотилось сердце, она понимала — волнуется. К счастью, многолетняя практика умения расслабляться на короткое время дала о себе знать. Наташа закрыла глаза и представила себе Каменный остров и ту свою незабываемую неделю на нем.
Прямой как стрела проспект несколько раз пересек большие и малые рукава Невы, и машина свернула в зеленый соловьиный рай. Дачный поселок партийной номенклатуры, определила Наташи, в то время как черная «Волга» ровно катилась между высоких заборов. Тогда был ранний июнь, черемуха зависла над водой в роскошном кружевном наряде, и соловьи заливались так, будто тот вечер, когда она приехала сюда, был последним на земле.
Радушная хозяйка, мать больного ребенка, возлагающая на Наташу большие надежды, поскольку была наслышана о ее успехах в лечении подобных заболеваний, тут же стала настаивать, чтобы Наталья Васильевна из гостиницы переехала погостить к ним на дачу. Наташа не успела открыть рот, как уже было объявлено, что завтра утром вся семья отбывает в Финляндию и этот огромный старинный дом с эркером и мансардой, с шофером и помощницей по хозяйству полностью остается в ее распоряжении. Нечего даже думать о том, будто она может кого-то стеснить. Тут же было отдано распоряжение немедленно перевезти из гостиницы ее вещи, и пока Наташа осматривала ребенка и знакомилась с медицинскими документами, в одной из комнат дома уже воцарился ее плоский фирменный чемодан. Наташа покорно вздохнула и приняла приглашение отобедать. После обеда ее отвезли в Мари-инку на балет ко второму акту, где она одиноко сидела в престижной ложе и чувствовала, что ей здорово дует в спину. С сожалением Наташа думала о толпах страждущих, оставшихся за театральным порогом. Человек семь запросто могли бы занять пустующие за ее спиной кресла и тем самым спасти ее от радикулита.
Эта мысль ее развлекла. Наташа все еще находилась под впечатлением осмотра маленького пациента и снова обдумывала про себя правильность выбранных рекомендаций и другие возможные варианты лечения. Наконец она успокоилась, решив, что все было сделано правильно, и прекрасная музыка потихоньку начала проникать в ее душу и вызвала легкую влагу в уголках глаз.
Пока шел спектакль, над театральной площадью прошумел короткий ливень и вымочил весь асфальт перед театром и листву деревьев. И после того как окончательно сошелся занавес, открылись двери и зрители потянулись к выходу, сердце Наташи, пробиравшейся через густую толпу, пело, переполненное музыкой, запахом дождя и прекрасным видом пустеющей площади. Никольский собор сиял вверху своей золотой крышей. Машина дожидалась Наташу у обочины. Она поехала обратно.
Ребенок давно заснул, и Наташа с хозяйкой дома стали пить чай. Потом хозяйка всплакнула и взяла с Наташи слово, что, если понадобится, та будет приезжать к ним из Москвы наблюдать за ходом лечения. И Наташа, размягченная чудесным вечером, запахом черемухи, таким, казалось, несовместимым с чужим горем, обещала. Она не стала объяснять, насколько она бывала загружена в Москве и сколько людей записывались на месяцы вперед и терпеливо ждали ее консультаций. Заснула она без задних ног и без единой мысли в голове, убаюканная трелями соловьев. Утро Наташа провалялась в постели, в глубине души сознавая, что поступает невежливо, но ничего не могла с собой поделать — так приятно было нежиться на мягкой перине, наблюдая, как ползет по стене солнечный луч и склоняются к окну зеленые ветки деревьев. Она томно приоткрыла глаза, только когда хозяйка осторожно постучала в дверь, чтобы попрощаться. В доме оставалась еще и кухарка. Наташа начала с того, что спросила кофе, а через полчаса уже бодро шла на прогулку.
Вот тогда-то она и вспомнила этот маленький архипелаг островов, по которому гуляла в детстве с отцом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106