Поднялся и протянул мне крошечную коробочку, завернутую в зеленую бумагу с малюсенькими красными колокольчиками. Скотча на ней было не меньше, чем нарядной бумаги.
– Это тебе, – сказал он небрежно. – Бабушки помогли мне выбрать. – По тому, как он небрежно пожал плечами, я поняла, как для него это важно.
Мы обменялись свертками и уселись рядом на скамейке.
– Открой сначала ты, – приказала я, хотя мои пальцы уже развязывали ленту на его подарке. Они двигались сами по себе, как бы без моего участия.
Он аккуратно снимал с коробки оберточную бумагу, видимо, опасаясь порвать ее. Я просто из себя выходила от его медлительности. Рони открыл коробку и вынул голубой пуловер. Так же осторожно, как снимал бумагу, он осмотрел его. С любовью и недоверием. Потрогал короткий толстый шнурок с биркой.
– Новый, – выпалила я, – поэтому на нем цена. Если он тебе не годится по размеру или не нравится, ты можешь поменять его на другой.
– Нет дырок от моли, – сказал он. – Пахнет, как новый. Мне нравится.
– Надень.
Он сбросил свое покрывало, за которое всю дорогу цеплялся как за последнюю надежду, и натянул свитер прямо на спортивную рубашку. Он выглядел в нем прекрасно, хотя свитер и оказался слишком широким.
– Я хотела сначала купить тебе что-нибудь необычное, – поспешно начала я оправдываться. – Ну, например, охотничий нож или что-то в этом роде, но бабушка Дотти посоветовала мне это. – Я вздохнула. – Хотя, что в нем интересного.
Он посмотрел на меня.
– Это моя, по-настоящему моя, первая новая вещь в жизни, Клер! Потрясно!
– Правда? – улыбнулась я. – Я так и думала, что тебе понравится.
– Посмотри свой.
Ленту я к тому времени уже развязала, действуя как во сне. И теперь я живо сорвала обертку, положила коробочку на колени и, едва дыша открыла крышечку.
Внутри на подушечке из белого хлопка лежала эмалированная подвеска в форме трилистника – эмблема Ирландии. Маленькая, с десятицентовую монету на тоненькой золотой цепочке.
– О! – Я любила всякие побрякушки не меньше, чем белка орехи. Мама ограничила мою коллекцию несколькими изящными бусами, серебряным ремешком для часов и парой клипсов с маленькими жемчужинами. Все остальное были пустяки, купленные мной на карманные деньги. Но я обожала и эти ерундовины; – Какая красивая!
Цепочка была достаточно длинной, чтобы я могла продеть в нее голову, не расстегивая замочек. Я надела подвеску, распустила волосы, прижала руку к трилистнику.
– Это самый лучший рождественский подарок, который я когда-либо получала, – сказала я. Сердце мое готово было выскочить из груди. – Я люблю тебя.
– Ш-ш-ш, – сказал Рони, оглядываясь, как будто мы были не одни. – Я понимаю, что ты этим хочешь сказать, но другие могут не понять.
– Скажи мне то же самое. Скажи!
– Я думаю, что не стоит.
– Тогда скажи только, что это навсегда.
Он взглянул на меня и, не колеблясь, произнес:
– Навсегда.
Гостей в этот день было полно. Рони наблюдал из угла, вникая во все со спокойной силой животного, которое слишком долго находилось в клетке для того, чтобы сразу выйти из нее только потому, что кто-то открыл дверь.
* * *
Я должна была признаться себе, что рада такой его обособленности. Ряд событий, произошедших в этот день, сильно поколебали мой оптимизм.
Моя кузина Эстер, которую на прошлом параде сшибли с ног, прилагала все усилия, чтобы очернить Рони в глазах семьи. Многие наши дамы поддерживали ее на этом праведном пути. Жестокая по натуре, в самом расцвете своих шестнадцати лет, она была даже по нашим, приветствующим хорошее питание стандартам, толстой. Она самозабвенно любила играть на трубе и к каждому празднику готовила что-нибудь новенькое. Играть на трубе на солнцепеке способна только очень крепкая девушка. У нее были прямые длинные каштановые волосы, на концах она их мелко завивала. На веки при этом накладывала голубые тени. В общем, это было нечто.
– Где твой приятель, Клер? – настойчиво приставала ко мне Эстер. Она приперлась прямо в мою спальню, где мы с Вайолет и Ребеккой рассматривали наши подарки, как будто ее кто-то звал.
– Покажи-ка. – Эстер наклонилась и схватила мою подвеску.
Я оттолкнула ее руку:
– Не трогай.
Эстер скривилась:
– Дешевка. Сейчас зеленый, а вот увидишь, каким станет через пару месяцев.
– Отстань, – сказала Ребекка. – Нам неинтересно, что ты думаешь.
Я свирепо посмотрела на зловредную толстуху и спрятала подвеску под свой красный рождественский свитер. Я сидела, поджав под себя ноги, и рассматривала портативную пишущую машинку, которую подарили мне папа с мамой.
Эстер снова наклонилась ко мне:
– Кем ты собираешься стать? Секретаршей?
– Нет, писательницей. И в свое время я напишу о тебе. Так что будь осторожна.
– Ты уже, кажется, кое-что написала, – фыркнула кузина. – Ты совершенно испорчена. Боюсь, что тетю Мэрибет не волнует, что думают о тебе люди. Если бы тебя воспитала моя мама, она бы не позволила принять в подарок дешевку, которую Рони Салливан скорее всего украл в копеечном магазине. Я посмотрела ей прямо в глаза:
– Почему бы тебе не поменять местами голову и задницу? Ведь все равно и то и другое полно дерьма?
Вайолет и Ребекка от удивления даже рты пооткрывали. Я никогда не употребляла слово “дерьмо” в присутствии кого бы то ни было, кроме Рони.
– Башка с дерьмом, – добавила я весело.
Эстер надменно посмотрела на меня:
– Ты, наверно, научилась этому у Рони Салливана?
– А вот и нет. Сама придумала.
– Так я тебе и поверила! Этот парень – мразь. Он будет так же гоняться за шлюхами, как и его отец. Хорошо бы он провалился сквозь землю.
– А еще лучше – чтобы ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106