Джессика положила руку на плечо Марии:
– Мария, если придумаешь, как ему помочь, дай мне знать. Только мы с тобой можем соединить Коула с отцом.
– Ах, Джессика, мое сердце так болит. – Мария приложила руки к щекам и покачала головой. – Бедный мистер Каванетти!
– Мы что-нибудь придумаем. Не волнуйся. – Она вывела Марию во двор. – А кстати, Мария, здесь появился монах.
– Появился?
– Да. Помнишь я говорила о монахе, бродящем вокруг винного завода? Я разговаривала с ним этой ночью.
– Да?
– Да. Его зовут Козимо. Брат Козимо.
– Что? – Мария прижала руки к груди, брови ее сдвинулись.
– Козимо. – Джессика застегнула свой жакет. – Что странного в этом имени?
– Очень странно. – Мария прижала обе руки ко лбу. – Говоришь, ты разговаривала с ним?
– Да. – Джессика смотрела на руки Марии, удивляясь, как крепко она их прижала. – Он показался очень милым. Я показала ему мой телескоп. Монах сказал, что он защитник.
– Каппери!
– Он действительно спас мне жизнь. Я почти свалилась с балкона бунгало, но он схватил меня и удержал.
– Он дотрагивался до тебя? – В голосе Марии был ужас.
– Да. Что в этом такого ужасного? – Она вскинула голову. – Что плохого, Мария? Почему ты не говоришь мне?
Мария отвела взгляд, она смотрела по сторонам, прижимая ладони к груди.
– Мария, что ты знаешь о монахе?
– Я знаю только одного монаха с таким именем, Джессика. О нем говорил мистер Каванетти.
– Что он сказал о нем? Кто этот брат Козимо?
– Я не могу поверить, что ты говорила с ним, что он прикасался к тебе. – Мария растерла руки. – У меня мурашки, Джессика!
– Но почему?
– Потому что монах, о котором ты говоришь, был колдуном и еретиком, человеком, который воскресил женщину!
– Что? – воскликнула Джессика с недоверием. Она не могла поверить Марии, разглагольствовавшей о такой бессмысленной чепухе. Но Мария была серьезна, и в ее глазах была тревога.
– Ты не могла с ним говорить! – продолжала Мария. – Это невозможно.
– Почему?
– Козимо Каванетти умер. Он был замурован его собратьями.
– Может быть, он как-то спасся. Мария издала короткий истеричный смешок:
– Бамбина, он не мог спастись. А если и мог, он не мог спастись от времени.
– Что ты имеешь в виду?
– Козимо Каванетти умер очень давно, Джессика.
– Когда же, Мария?
– Точно не знаю. Но мистер Каванетти сказал однажды, что Козимо Каванетти умер в двенадцатом веке.
Глава 10
Джессика возвращалась в бунгало в изумлении от недоверия и сомнения. Мария, конечно, не права относительно монаха. Возможно, этот брат Козимо, о котором она говорила, просто был назван в честь того древнего Козимо. Это все объясняло. Хотя зачем называть кого-то именем колдуна и еретика. Это вопрос.
Повесив пальто, она увидела входящего отца.
– Тебе кто-то звонил, Джессика.
– Да? Кто?
– Он назвался Грегом. Сказал, что придет.
– О, Господи! – Джессика фыркнула. Она планировала заняться своими бумагами, а потом приготовить представление к предстоящей астрономической конференции в Стефорде. Представление для национальной конференции не было делом одной минуты. И она распределила свои рождественские каникулы так, чтобы закончить большую часть работы. Она уже потеряла два дня.
Джессика пошла за отцом, который бродил по кухне в поисках чего-нибудь съестного. Она еще не готовила завтрак, о чем ей напомнил ее желудок.
– Я обдумывал превосходную сцену этой ночью, Джесс, – сказал отец, открывая буфет.
Она слышала об этом уже сотни раз. Отец, казалось, пытался оправдывать время, проводимое им в качалке. Джессика уже давно знала, что ничего не будет кроме «превосходной сцены».
– В самом деле, пала? – ответила дочь без энтузиазма. Она достала арахисовое масло и открыла его. Потом достала банку маринованных огурцов из холодильника.
– Думаю, над этой идеей стоит поработать. – Отец смотрел, как Джессика положила много арахисового масла на ломоть хлеба и бифштекс с укропом.
Джессика вздохнула, она устала играть роль заботливого родителя, в то время как отец продолжал изображать ребенка. Их роли были неизменными уже иного лет, и Джессика смертельно устала от этой игры. Она повернулась к нему, горечь и возмущение отбили у нее аппетит:
– Это прекрасно, папа. Что я должна делать? Отказаться от хвастовства?
Он отступил назад, оскорбленный ее сарказмом.
Джессика положила свой сандвич на буфет, аппетит пропал окончательно. Она прислонилась к буфету, рассматривая кафель.
– Папа, я болею от твоих разговоров, твоих планов, твоих идеи. Ты меня слушаешь? Я устала от твоего бахвальства! – Она смотрела на него, ее глаза набухли, щеки пылали. – Или садись за машинку и работай, или я не хочу больше слышать об этом.
Отец уставился на нее, его водянистый левый глаз непроизвольно дергался.
– Долго ли ты еще будешь пользоваться тем, что тебя бросила мама, чтобы оправдывать свой алкоголизм? Сколько, папа?
Он выпрямился:
– Я не алкоголик.
– А кто ты? Бытовой пьяница? Где твои друзья-пьяницы? Где? Сколько времени ты не разговаривал ни с кем, кроме меня?
– Я одиночка. В этом нет ничего плохого. – Он скрестил руки.
– Я не могу справиться с тобой. Я не знаю, зачем возвращаюсь, когда здесь ничего не меняется. – Джессика устремилась за ним в холл, где сказала:
– Папа, ко мне сегодня придет друг. Ты сможешь остаться трезвым до обеда?
– Я всегда трезв до обеда.
– Конечно. – Она тряхнула головой и пошла в свою комнату переодеться. На сердце было тяжело. Она не разомкнула губ, пока переодевалась, слишком злая, чтобы подавить слезы, которые подступали к горлу. Она с усилием расчесала волосы и увидела свое белое лицо в зеркале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78