Дамиан бросил на нее оскорбленный взгляд.
– Или Опра захочет попробовать себя в качестве кинозвезды?
Что-то он мрачен. Анна, напротив, почувствовала прилив вдохновения.
– Знаю, знаю! – воскликнула она. – Президента сыграет Арнольд Шварценеггер!
– Издеваешься?
Она постаралась сдержать смех:
– Прости.
– Кто требовал, чтобы я лучше «продавался»? Ага, значит, не она одна играет в опасную игру.
– По-моему, ты и сам собирался заняться коммерческими фильмами.
– Ну да, собирался. Между прочим, могу тебя обрадовать: пробные съемки последнего фильма одобрения не получили. От меня требу ют, чтобы дело все-таки кончалось свадьбой.
Анна выпрямилась.
– Шутишь.
– К несчастью, нет.
– Возвращаешься в Лондон? В ту церковь? Будешь переснимать?
Та сцена, пусть даже вымышленная ее часть, повторится. Хуже ночного кошмара. «День сурка» для самого мерзкого момента ее жизни.
– Переснимать будем в Нью-Йорке. На возвращение в Лондон они не раскошелятся. Жалко, конечно, терять церковь.
– Но актерский состав остается прежним.
– Разумеется.
– В Нью-Йорке.
– Да.
Они помолчали. Только тогда до него дошло, к чему она клонит.
– Детка, тебе не о чем беспокоиться. Между мной и Гвендолин все кончилось в тот день, в церкви.
Самое смешное, она уже начала сомневат ся – а было ли вообще что-то? Может быть, она неверно все истолковала? Он же, в конце концов, ни в чем прямо не признался. До этого момента.
– Гвендолин, – повторила Анна.
Перед мысленным взором встало лицо девицы.
– Меня больше устраивало, когда у нее не было имени.
– Детка! – Он попытался взять ее за руку. – Там ничего не было. Я люблю тебя.
То же самое он говорил и в церкви. Все как всегда. Гладкие слова и карьера, которая все никак по-настоящему не начнется. Потрясающий секс и уверенность Дамиана, что жена всегда будет принадлежать ему. Ее серьезные запросы и его бессилие их удовлетворить.
– Я валюсь с ног, – сказала она. – Завтра понедельник.
Он потрясенно уставился на нее:
– Что?!
– Я иду спать, Дамиан. Тебе пора домой.
– Не может быть. Ты меня выгоняешь?
Как это знакомо – возмущается ее совершенно разумным поступком.
– Да.
– Я мог бы поспать на диване. Чтобы утром побыть с Клем.
Анна двинулась к двери:
– Сами справимся.
Она распахнула дверь. В дом ворвался ледяной воздух, но она держала дверь открытой.
– Но, Анна… – Он неловко возился с портфелем, с бумагами, растерянно шарил в поисках пальто. – Я думал… лестница… торт…
– Хочешь взять торт с собой?
– Я вовсе не это имел в виду…
– Нет, пожалуйста!
Все лучше, чем стоять столбом у двери в ожидании, когда он уйдет. Она решительно вернулась в гостиную, отнесла парадное блюдо с красным тортом на кухню, обернула пленкой и все вместе – с блюдом и лопаткой – сунула в бумажный пакет из магазина.
Когда она вернулась в прихожую, Дамиан, уже в пальто, с несчастным видом стоял у двери.
– Я совершенно сбит с толку.
– Я тоже.
– Анна, я хочу вернуться.
– Знаю.
– Что мне сделать? Скажи. Я на все готов.
– Стань другим человеком. Сможешь? Стань таким, каким, как я когда-то верила, ты был.
15. Лиза
– Мамочка! Мамочка!
Как только Томми открыл дверцу машины, из дома до Лизы донесся приветственный визг. Должно быть, они ждали у окна. Дом задрожал от топота детских ног. На крыльце лед. Хороший предлог опереться на крепкую руку Томми. Несмотря на сильное обезболивающее, что ей прописали в больнице, боль давала о себе знать. Но об этом она никому не скажет. «Слава богу, все позади, – подумала она. – Слава богу, я снова вернусь к нормальной жизни».
Ярко-красная входная дверь распахнулась и – вот они! Четыре радостные и нетерпеливые мордашки сияют улыбками ей навстречу. Даже Лэдди, яростно махая хвостом, изо всех сил пропихивается вперед. Не дав переступить порога, они со всех сторон облепили ее. Генри боднул головой прямо в швы, а пальчик Дейзи ткнулся точно в пустоту внутри нее.
Лиза начала обнимать их всех по очереди, потом всех сразу. И тут поверх детских голов увидела, что творится в доме: по восточным коврам разбрелся целый выводок разноцветных игрушек; на диване, на каждом стуле беспорядочными кучами навалены пальтишки, шапки и шарфы; горы газет, школьных тетрадок и писем высятся на каждом столе. Сбитые набок абажуры и покосившиеся картины, пустые стаканы, полупустые стаканы, миски из-под каши с присохшими к ним ложками. И запах – прокисшее молоко, подгоревшие макароны, жареные сосиски. И это в десять часов утра. Вот к чему все пришло за несчастные девять дней, что Лизы не было дома.
Из-за угла с курткой в руках появилась хмурая тринадцатилетняя соседка и по совместительству нянька Соня:
– Можно уходить?
– Одну минутку. – Томми ввел Лизу в дом и за крыл входную дверь. – Вот, возьми за работу. – Он вытащил из кармана пачку долларов и протянул их девочке; та схватила их все, не глядя.
– Сколько ты ей дал? – полюбопытствовала Лиза.
Томми смутился:
– Что?
– Я спрашиваю, сколько ты ей заплатил? Лично я считаю, платить не за что. Здесь же творится бог знает что!
Девочка опасливо покосилась на нее и торопливо натянула куртку.
– Ты знала, что я возвращаюсь из больни ы? Трудно было хоть чуть-чуть прибраться?
Соня бросила деньги на столик в прихожей и угрюмо процедила:
– Пожалуйста. Заберите.
Томми схватил купюры и попытался всунуть их в крепко сжатые руки Сони.
– Нет, Соня. Пожалуйста! Испугался? С чего бы?
– Ладно. Все нормально, – буркнула Соня.
Как-то странно она это сказала. Не «Все нормально, я понимаю», а скорее «Все нормаль но, отпустите меня, и не нужны мне ваши деньги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74