— Ты мне еще лекцию прочти на эту тему, — Наташа тяжело поднялась, потирая поясницу. Длинный, широкий махровый халат скрадывал опустившийся в ожидании малыша живот.— Наташенька, милая, я не знал, что так получится. Жизнь не просчитаешь от и до. Я никогда не думал, что рядом со мной будет другая женщина.— Все, стоп, хватит! — Наташа сделала предупредительный жест, всем своим видом показывая, что ее терпение на исходе. — Не хочу это слушать. Спасибо, что поставил меня в известность. Мавр сделала свое дело, мавр может уходить.— Зачем ты так…— А чего ты ожидал, собственно? Благодарности, восторга: «Ах, папочка, я мечтаю познакомиться с той, которая теперь будет стирать твои носки…»— Наташа!— Да, это я. Наталья Львовна собственной персоной. И я желаю, чтобы ты покинул мою квартиру. Скоро вернется Сева. Я должна приготовить что-нибудь на ужин. Это должен был быть прекрасный субботний ужин. Ты все испортил! — Наташа схватилась за голову, сжала ладонями виски. — Бедная мама… А я звоню ей вчера, никто не подходит к телефону.И тут выражение ее лица резко изменилось. Побледнев, Наташа снова опустилась в кресло. В голове мелькнула страшная мысль, которая сразу стала понятна Льву Николаевичу. Он замахал руками, отчаянно пытаясь остановить поток ужасающих мыслей.— Нет, нет, она не сделала ничего из того, о чем ты подумала, девочка моя! Она — разумная женщина. Не преувеличивай степень ее отчаяния, — произнес он.— А ты знаешь этот предел?— Знаю, потому что мы прожили не год и не десять. Мама — трезвомыслящий человек. Она далека от поступков, которые совершаются в состоянии аффекта. Она всегда умела держать себя в руках. Иногда мне казалось, что она зря это делает.— Ты циничный и жестокий, — поджав губы, Наташа презрительно усмехнулась. — Ловко же ты маскировался. Интересно, как тебе это удавалось?— Я понимаю, что ты огорчена, и поэтому не обижаюсь на тебя, детка.— Что ты говоришь? — Наташа запрокинула голову и засмеялась. Сильно располневшая за время беременности, она не потеряла своего обаяния, красоты расцветающей молодости. Щеголев смотрел на нее и сейчас видел в ее лице черты матери, ничего от себя. Тот же овал лица, ровный, четко очерченный нос, губы бантиком с чуть выступающей вперед нижней губой, разрез глаз, мимика… Только цвет глаз и волос от него — все остальное воплотилось, четко повторяя материнскую линию. Даже изгиб бровей, как у нее.— Наташенька, я действительно пойду. У меня завтра лекция в университете, нужно подготовиться.— С каких пор ты читаешь еще и лекции?— С недавних. Я читаю спецкурс для выпускников.— А твоя пассия не является одной из слушательниц? — прищурив глаза, поинтересовалась Наташа.— Это не имеет значения, — покраснел Щеголев. — Я не настолько глуп, чтобы это было так.— Ясно. Надеюсь, она старше меня?— Ей двадцать три.— Прекрасно! Наверное, в идеале, ты мечтаешь, что получишь молодую, красивую жену, а я — подружку. Одно поколение все-таки, как не найти общего языка!— Не будем сейчас это обсуждать, — прервал Наташу Лев Николаевич. Он взял дипломат, стоящий на полу у входа. — Все утрясется, и ты поймешь, что на самом деле не произошло ничего сверхъестественного.— Пусть так, но для начала я прошу тебя запомнить, — Наташа принялась загибать отекшие пальцы. — Во-первых, я не желаю ее видеть, не желаю с ней знакомиться. Во-вторых, не смей появляться здесь после рождения ребенка. Разрешаются звонки по телефону, да и то — не чаще раза в неделю.— Наташа!— Ты ведь меньше всего думал обо мне, о внуке, когда решил начать новую жизнь! Чему же ты удивляешься? Мне двадцать лет, и все это время я считалась твоей дочерью, верней была. Так вот, считай, что ты абсолютно свободен от прошлого. Обзаводись новыми детьми, новыми проблемами и жди.— Чего?— Предательства.— С чьей стороны?— Это к ясновидящей. Я только знаю, что оно обязательно настигнет тебя и с совершенно неожиданной стороны. И пусть тебе будет так же больно, как маме, — закрыв ладонями глаза, Наташа прошептала: — Уходи, пожалуйста, я хочу позвонить маме. Я должна поддержать ее, только какие слова подобрать…— До свидания, доча.— Ты живешь у нее? — не глядя в его сторону, спросила Наташа.— Да.— Как ее зовут?— Маша.— Теперь там твой дом?— Зачем ты делаешь мне больно? — Щеголев сдерживался, чувствуя, что внутри все клокочет от бессилия. Он не мог сделать так, чтобы дочь поняла его. Пусть не простила, но хотя бы поняла.— Дом там, где сердце. Тебе это знакомо? — не унималась Наташа. — Это я к тому, что здесь тебе тоже нет больше места.Лев Николаевич вышел в прихожую, обулся, потоптался возле входной двери пару минут. Он смотрел на себя в зеркало, поправлял узел галстука, смахнул щеткой пыль с туфель. Он тянул время, ждал, что Наташа появится в дверном проеме и улыбнется так, как только она умеет. Им не нужны были слова. Достаточно было посмотреть друг другу в глаза, и все становилось ясно. Лев Николаевич гордился доверительными отношениями с дочерью. И теперь он потерял их. Навсегда или на время — пока не ясно, но, зная твердый характер Наташи, боялся загадывать. Он вздохнул, открыл дверь.— Пока, Натала. Не огорчайся, прошу тебя. Все наладится, — Щеголев прокричал это слишком громко для небольшого пространства однокомнатной квартиры дочери. Он будто самому себе пытался доказать, что иначе и быть не может. Он уверял собственное сердце, тонувшее в нахлынувших волнах страсти, что скоро настанет штиль. Скоро, очень скоро наступит покой, которого он лишился полгода назад, познакомившись на улице с перевернувшей всю его жизнь девушкой.Лев Николаевич шел, задумавшись о предстоящем ученом совете, когда вдруг прямо перед лицом увидел микрофон и улыбающееся молодое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14