Он собирался сообщить мне что-то важное.
– Хорошо, – спокойно ответила Джуно. – Может, в таком случае ты приедешь в клуб пораньше?
– Конечно… ой, нет. У Кэми сегодня званый ужин.
– Ладно. Значит, мне придется самой обо всем позаботиться! – Джуно бросила трубку.
Мгновение спустя раздался телефонный звонок.
– Джуно, я приеду примерно в три тридцать, если тебе удобно, – сказала Лидия.
– Удобно. До встречи. – Джуно вздохнула. – Идем, Ларушка, погуляем в парке. – Она взяла поводок, и собака спрыгнула на пол. – Да, идем-ка прогуляемся. Возможно, даже и хот-дог купим…
Она уже взялась за дверную ручку, но дверь открыли снаружи.
– Привет, Джуно, – сказал Гас и поцеловал ее, прежде чем она успела вымолвить слово.
Джуно сейчас была не расположена нежничать, но поцелуй затянулся, и она ответила Гасу. Собака крутилась возле них, повизгивая от нетерпения.
– Ого! – воскликнула Джуно, когда он наконец отпустил ее. – Что все это значит? О, Гас… неужели ты сказал ей?
Он покачал головой:
– Еще нет, но мне необходимо было увидеть тебя. Я очень страдаю, Джуно. – Он потер глаза и присел на край стола. – Состояние Нины ухудшается. Она вернулась из клиники всего несколько недель назад, а я уже заметил дурные симптомы. Раньше периоды между посещениями этой проклятой клиники составляли шесть месяцев. А теперь…
– Черт побери, Гас! Я не желаю слышать о Нине!
Мне нет до нее никакого дела.
– Но, дорогая, я лишь пытаюсь объяснить… – Он обнял ее. – Я знаю, что веду себя как трус. Это несправедливо по отношению к тебе. Но я люблю тебя. Пожалуйста, поверь мне!
Джуно вздохнула:
– Я верю тебе, Гас, но все кончено. Если ты не порвешь с Ниной…
В этот момент дверь распахнулась, и они увидели Сета Пратта.
– Простите, – сказал он. – Я, кажется, помешал. – Дверь тут же захлопнулась.
Нина Каррутерс-Палленберг, закутанная в купальную простыню, сидела перед зеркалом и держала тампон с очищающим лосьоном. Она вдруг заметила, что лосьон высох. Сколько же времени она провела в этой позе?
Такие провалы в памяти пугали ее, как и многое другое в последнее время. Нина с детства была подвержена легкой форме агорафобии – патологической боязни открытых пространств, но в последнее время опасалась даже выходить из дома. Иногда Нине бывало трудно разговаривать. Язык не слушался ее, и она запиналась, произнося слова.
Великолепное тело Нины, над которым она столько работала, чтобы сделать его красоту неувядаемой, начинало предавать ее. А ведь как много денег было вложено в это! Нина встала, и простыня упала на пол. Она видела себя со всех сторон, ибо отражалась в зеркалах, расположенных на стенах и даже на потолке гардеробной.
То, что предстало ее взору, было по-прежнему прекрасно. Груди и ягодицы ничуть не отвисли, на молодой и упругой коже даже самый придирчивый взгляд не заметил бы морщинок. На шее не было ни единой складки, а линия подбородка осталась по-прежнему четкой и твердой. В свои шестьдесят лет она выглядела тридцатилетней. Даже на смуглых руках не проступили вены, выдающие возраст.
Но в организме Нины происходили неприятные изменения. Левая нога иногда переставала слушаться, и она теряла равновесие. У Нины плохо функционировал кишечник. Порой бывали приступы лихорадки или острая головная боль, правда, проходившая так же внезапно, как и начиналась.
Но больше всего ее мучил страх, неопределенный, но такой сильный, что у Нины перехватывало дыхание.
Ночами она просыпалась в холодном поту и прятала лицо в подушку, чтобы подавить крик.
Она умирала.
Доктор Гундхардт из швейцарской клиники не говорил пациентке об этом прямо, но в последний раз не хотел ее принимать, и Нина прибегла к шантажу, мольбам и деньгам, чтобы заставить его согласиться. Доктор с самого начала предупреждал ее о том, что инъекции этой сыворотки проводятся в экспериментальном порядке и, возможно, чреваты опасностью. Он говорил, что когда организм привыкнет к ним, их эффективность снизится. Однако доктор Гундхардт умолчал о том, что сыворотка способна оказать разрушительное воздействие на жизненно важные органы и нервную систему.
Нина не желала допускать даже мысли о старении, но еще больше боялась превратиться в инвалида. Ей, прикованной к постели или инвалидной коляске, не удастся удержать при себе Гаса. Он моложе на целых десять лет!
Как же предотвратить его уход, если процесс старения, не сдерживаемый чудодейственным средством доктора Гундхардта, начнет ускоряться? Доктор категорически отказался снова принимать ее на лечение в клинику и на сей раз не поддался ни на угрозы, ни на шантаж.
Но она не может состариться и потерять Гаса!
Услышав шуршание гравия на подъездной аллее, Нина подошла к окну. Серебристый «мерседес» Гаса остановился возле дома, и ее муж вышел из машины.
Перекинувшись парой слов с дворецким Хеннингсом, Гас направился к своей псарне. «Проклятые собаки! – подумала Нина, возвращаясь к туалетному столику. – Он теперь, кажется, проводит больше времени с ними, чем со мной».
Нина оделась. Абрикосовый цвет всегда очень шел ей. Глубокое декольте открывало взору соблазнительную ложбинку между грудей. Она застегнула на шее колье с изумрудами и бриллиантами, зачесала волосы наверх и, несмотря на легкую дрожь в пальцах, искусно наложила макияж. Взяв с туалетного столика маленький белый конверт, она сунула его в карман платья, потом подушила волосы и ложбинку между грудей, поднялась и надела черные туфли с бриллиантовыми пряжками. Зеркала убедили ее в том, что она выглядит великолепно.
Нина улыбнулась.
Гас Палленберг, попрощавшись с собаками, сказал несколько слов псарю и не спеша направился к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128