Что это — ее шанс. И — ребенок, который родится, тоже станет ее оружием. Мужчины ведь всегда привязываются к своим детям. Даже если не любят своих жен, то всегда обожают детей. Собственные отражения в зеркале жизни — даже если это не их дети, но им сказали, что их, они тешат так свое самолюбие, глупые самовлюбленные болваны. Нет, ей не было сказано впрямую, что с ней поступили точно так же, использовали ее, маленькую и наивную Лору, но она сама догадалась тогда по материнской улыбке. И отец не мог понять, почему Лора вдруг стала избегать общения с ним — думал, что Лора его больше не любит, мучался, а Лоре просто было нестерпимо стыдно. За то, что она стала оружием в этой вечной материнской войне. Ей хотелось все исправить, ей хотелось поднять на этом крейсере бунт, она даже ушла тогда из дома и целый месяц не возвращалась — жила у школьной приятельницы, пока ей не надоело быть там в тягость и пока она не встретила Андрея.
Она даже вздохнула с облегчением, когда отец ребенка отказался выполнять условия перемирия и капитулировать, а в сражение вступила его мамаша, которая умудрилась выиграть битву — наверное, на сей раз матери достался серьезный и подготовленный противник. И все чаще возникала мысль о том, что пускай Лора станет первой неудачей, и это даже хорошо. Но в один прекрасный вечер, когда Лора уже все для себя решила, к ней подошел этот уверенный в себе человек, сел рядом на скамейку, помолчал, а потом — встал и так же молча ушел, оставив Лору в недоумении. Она даже забыла о собственных невзгодах, заинтересовавшись его поведением. Даже попытки заговорить с ней не было, надо же… А он — вернулся, с двумя порциями мороженого и протянул ей это дурацкое эскимо, которое она ненавидела с детства и всегда морщилась, когда липкая гадость, тая, стекала по пальцам, делая их отвратительными и липкими. На этот раз она взяла мороженое, и они молча его лизали, глядя друг на друга, и он так тепло на нее смотрел, что Лора улыбнулась, и эскимо показалось ей удивительно вкусным.
Сколько они так просидели? Час? Два? Или их время счастья равнялось одной порции эскимо?
Может быть, если бы они всю жизнь вот так сидели и молчали, все было бы по-другому? И тот, не родившийся, ребенок стал бы для него своим?
Как бы то ни было, когда она узнала, что он — известный сценарист, на нее это не произвело такого впечатления, как на мать. А мать обрадовалась. Вот, сказала она, и ни к чему нам было плакать… Видишь, как все прекрасно устраивается?
А потом все завертелось в бешеном ритме — она даже не успела опомниться, как снова забеременела, несмотря на угрозы врачей, и появилась на свет Анька, похожая на Андрея, его отражение в зеркале, и Лора тогда поняла, о.чем ей говорила мать.
О том самом главном оружии, которое дает тебе полную власть над мужчиной.
Когда ты можешь делать что тебе захочется и он будет во всем с тобой согласен, потому что — больше всего на свете будет бояться потерять это смешное существо, свое отражение…
Пока все не изменится, как сейчас. Пока что-то, или кто-то, не заставит его посмотреть на окружающий мир своими собственными глазами.
«Но почему мне кажется, что сейчас происходит именно это?» — подумала она. В конце концов, он ведь и раньше задерживался на работе. Из-за его странной улыбки?
Он писатель. Может, сейчас он просто думает о какой-то очередной сцене…
Она почти успокоила себя, и, когда они с Анькой ехали в машине к школе, за рулем была уже прежняя Лора — уверенная и красивая, та самая, на которую оглядывались и мужчины и женщины.
И все-таки, когда Анькина фигурка скрылась за массивной школьной дверью, Лора закурила, достала мобильник и набрала номер Веры.
Только Вера сейчас могла помочь ей советом. Только она.
— Шерри… Шурка, ты вставать собираешься?
Шерри приоткрыла глаза и тут же снова их закрыла. Губы сами сложились в улыбку. За окном было серо, , по небу медленно плыли набрякшие черные тучи, а в Шеррином сне было солнечно, и было море, и она в этом сне валялась на пляже, подставляя свое лицо солнечным лучам, и рядом был он.
— Шерри, я тебя сейчас водой оболью!
— Сейчас… Не вредничай! Ну, еще несколько минуток, Тонечка! Пожа-а-а-алуйста…
— Какие несколько минуточек? — возмутилась Тоня. — Нас же оштрафуют! Опаздывать нельзя, ты меня слышишь?
Шерри вздохнула. Опаздывать и в самом деле было нельзя. Разве можно опаздывать в реальность, а? Да никак нельзя. Она этого не любит.
Шерри захотелось закрыться подушкой и показать этой реальности язык. А потом продолжать спать, с надеждой снова увидеть море.
— Шурка! — В Тонином голосе зазвучали угрожающие интонации.
Шерри вздохнула.
— Все, — пообещала она. — Сейчас. Открываю глаза. Смиряюсь с серым небом. Одеваюсь и иду на каторгу.
— Вместе идем, — заметила Тоня. — Вместе каторгу легче переносить.
— Это кому как, — заметила Шерри. — Мне от осознания факта, что не я одна страдаю, легче не становится. Я добрый человек. А кофе будет?
Тоня посмотрела на часы.
— Это зависит от тебя, — сказала она. — Если ты сейчас встанешь, то мы успеем. А если проваляешься еще, то придется мчаться на работу сломя голову.
— Встаю, — вздохнула Шерри. — Кофе очень хочется…
Она потянулась всем телом, точно пытаясь оставить в себе хоть чуточку неги и моря и ЕГО улыбки, и резко поднялась на кровати.
— Пойду исследовать свой фингал, — сообщила она. — Пока ты делаешь кофе…
— Нахалка, — возмутилась Тоня. — Почему бы мне как раз не…
— У тебя нет фингала, — сообщила Шерри. — Тебе нечего исследовать. Так что — отправляйся на кухню, женщина без фингала.
Она прошлепала босыми ногами в ванную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82