– Просто я не смогла уехать.
Я объясняю Иззи все, как умею. Я говорю, что посуда грязная, потому что я не могу заставить себя ее вымыть. Я даже заявила, что простыни грязные по той же причине.
– Простыни? Мы уже добрались до простыней?
Я могла бы рассказать ей о том первом разе, когда не было никаких простыней, а только грязная кирпичная стена. О том, как это было торопливо и неистово. Пальто я промочила под дождем и испачкала, его нужно отдать в чистку. А шарф стал липким от подсохшей любви, потому что я вытерла шарфом его член.
И знаю, что если расскажу это Иззи, она решит, что это все то же, что и раньше. Но хотя сам акт был крайне грубым и, можно сказать, животным, он сделал все иным. Мы были окружены светом, возродившим нас. Обособленные и отдалившиеся от всего мира, мы плавали в собственном временном измерении, о котором не знал больше никто, и никто не мог нарушить наше уединение. Мне открылась тайна. Теперь я знаю, что означают сердца, цветы и все эти символы. Я побывала в этом мире, и я знаю, что это такое.
Он завершил меня.
У той стены в переулке.
Сможет она это понять? Нужно выяснить.
Я рассказываю ей то, о чем клялась молчать. Я не могу сдержаться, все это рвется наружу. Я переполнена Дарреном. Мыслями о нем. Воспоминаниями о нем. Мечтами о нем. Это не нервы, это другое. Я взволнована, опьянена им.
Я боюсь.
Иззи слушает мои сумбурные рассказы обо всем, что произошло, и молчит, но на ее лице появляется странная улыбка. Она улыбается все шире и шире. Она сияет, когда я говорю, что по этой причине не села на лондонский поезд в тот вторник, и в пятницу, и в субботу. Вместо этого мы сняли маленький сельский домик. Когда я вспоминаю Даррена, как он целует меня, его образ, спрятанный в памяти, вновь становится объемным.
Мы лежим в постели, наши ноги, простыни и чувства перепутались в блаженном беспорядке. Даже когда он спрашивает: «А так тебе нравится?» – я испытываю бесподобное чувство уверенности и определенности. Мне нравится, очень. Я снова погружаю пальцы, никогда еще не казавшиеся мне такими тонкими и длинными, в его густые черные волосы. Я лежу на спине, глядя на свое тело и его голову. Он слегка наклоняется и водит языком, сводя меня с ума. На этот раз медленно. Но это был четвертый раз. Или пятый?
Иззи совсем ошарашена.
– Мы провели в постели три дня. По правде говоря, им пришлось нас выгнать.
Я улыбнулась, думая о сердитой горничной, умолявшей нас освободить комнату, чтобы она смогла прибраться.
– И после этого, услышав дыхание, сны, мысли друг друга, мы стали друг другу необходимы. – Я делаю над собой усилие и уточняю: – Я не могла его отпустить. Я бы потеряла часть себя.
– И пригласила его к себе домой.
Если бы я этого не сделала, то не узнала бы, как он поет в ванной. Не ощутила бы, как он, целуя, поднимается от кончиков моих волос к голове, целует за ушами, доходит до подбородка, а потом наконец к губам. Я бы не услышала, с каким звуком струя его мочи ударяет об унитаз.
– Сегодня утром он уехал. Ему нужно было в Котсуолдс – там дерево болеет паршой.
Иззи быстро подытоживает все сказанное. Она на пальцах подсчитывает дни и растеряна. Она складывает два и два и с трудом, но все-таки получает четыре.
– Он пробыл здесь неделю?
– Да.
– Но ты никогда не позволяла мужчинам оставаться в твоей квартире больше чем на двенадцать часов. Это твое правило. Чем вы занимались целую неделю?
– Ну, помимо основного занятия, на которое у нас уходило много времени, мы были в пабе, а еще я познакомилась с его соседом по квартире, Джоком. Мы ели карри и смотрели видео.
– У вас роман?
– Нет. – Но, подумав, говорю: – Хотя, думаю, да.
– А что с работой?
– С работой? – Что за странный вопрос.
– Что ты сказала Бейлу?
– Я сказала ему, что у меня ларингит. – Эти расспросы о работе мне категорически не нравятся.
– Но, Кэс, даже когда у тебя был приступ аппендицита, ты быстро выписалась, потому что в больнице тебе не разрешали пользоваться мобильным телефоном. Болезнь никогда не мешала твоей работе. Бейл наверняка тебе не поверил. Зачем ты придумала про ларингит? Ты никогда им не болела. Ты знаешь, что это такое? Сколько он длится? Заразный он или нет?
Иззи в панике.
Она бросается к книжным полкам и ищет медицинский справочник. Наверное, хочет найти что-то про ларингит. Как мило с ее стороны, вот только зачем волноваться? Лично меня это не беспокоит.
– Ты же потеряешь работу. У тебя совсем крышу снесло.
Мне смешно, но я не смеюсь, а вместо этого думаю о Даррене. Я широко улыбаюсь, вспоминая, как он медлил у двери. Мы оба всю неделю пытались выйти на работу. И всю неделю не могли оторваться друг от друга. Иззи замечает мою безмятежность и вскрикивает:
– Тебя это совсем не беспокоит?
Ну что тут сказать? Если она этого не понимает, то мои подозрения были верны: Иззи никогда не… Иззи никогда этого не испытывала. Без толку рассказывать о том, как он согревал мои вечно холодные ступни своими всегда горячими икрами, ягодицами и яйцами. Бессмысленно и даже бесполезно. Самое главное, что после того первого поцелуя у меня голова пошла кругом, зато вся жизнь обрела прочность. Я даже не знала, какой она была непрочной. А теперь знаю, чем пахнут его волосы, знаю, где ему щекотно. Я вылизывала его ноздри. Я занималась сексом, пока мне не становилось больно, но впервые в моей жизни это было только любовью. Мое тело больше не игральная фишка, не инструмент для заключения сделок и не аттракцион. Мир обрел краски.
Это все из-за меня! Из-за моей непрошибаемости, из-за моего стального сердца. Бедная Иззи, да разве она может меня понять? Я куда более восприимчива, моя интуиция острей, а логика ясней, но даже я не понимаю, как все это случилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106