– А что с картиной?– Да какая разница? – с горечью сказал Роберт. – С картинами тоже покончено.– Не стоило, наверное, рассказывать тебе про Анжелу. Узнал бы сам со временем.– Ты поступил как друг.– Думаешь? Что ж. – Питер запнулся. – Нет. Буду честным до конца. Боюсь, мотивы у меня были не самые благородные.– Что ты этим хочешь сказать?– Не знаю. – Он снова тяжко вздохнул. – Кажется, теперь я вообще ничего не знаю. Ну ладно. Друзья, да?Роберт криво улыбнулся, однако тоже встал и пожал протянутую пухлую руку.Питер уцепился за его ладонь, как за спасательный круг. И тряс, и мял, пока не услышал:– Друзья, друзья.Следующие десять минут превратились для Роберта в сущий кошмар. Питер рыдал; он выл, всхлипывал, мотал головой, раскачивался всем телом и размазывал слезы по трясущимся щекам, а Роберту оставалось смотреть в пространство и мечтать оказаться в другом месте.– Ну-ну… – буркнул он.– Прости, прости. – Питер наконец нашел в себе силы от него оторваться.– Ничего, справишься. – Роберт неуклюже похлопал приятеля по плечу.– Как ты думаешь, у нее кто-то есть? Скажи, если знаешь, Роберт. Ты знаешь что-нибудь?– Абсолютно ничего.– Да?– Да. Абсолютно ничего не знаю. Абсолютно.– Одного «абсолютно» вполне достаточно.– Хорошо. Абсолютно – один раз.– Ладно.Улыбнувшись дрожащими губами, Питер выудил из кармана платок, утерся. Сложил платок и сунул обратно в карман.– Н-да. Надо взять себя в руки. Лучшее, что можно сделать. Спасибо, что выслушал, и все такое.– Всегда к твоим услугам. – Роберт еще раз похлопал Питера по плечу и на всякий случай отпрянул.– А я что, и вправду заносчивая, самоуверенная, жирная скотина?– Нет, конечно.После его ухода Роберт накрыл простыней морской пейзаж, над которым работал, и достал из угла портрет Анжелы. Наполнил еще один бокал, уселся на стул перед мольбертом. Тянул виски и смотрел, смотрел, смотрел. Не зная, что позади него, скрестив руки на груди и склонив голову набок, стоит Бонни.– Вот, значит, как ты теперь проводишь время.Роберт вздрогнул.– Я занят. Оставь меня, пожалуйста.– Занят, – фыркнула Бонни. С того последнего разговора на лодке она, как ни странно, не появлялась, а Роберт встреч с матерью не искал. – Он занят, – повторила Бонни, сняла портрет с мольберта, повернула к окну. – В точку попал, врать не стану. Можно успокоиться и любить портрет в свое удовольствие. Замечательно.– Кто сказал, что я ее люблю?– Ты сказал, сынок. Только что.– Бонни…Слова застряли у него в горле. Бонни молча подняла портрет и изо всех сил ударила им о спинку стула. Роберт бросился к матери, но она успела ударить еще раз.– Что ты делаешь? Ты спятила!– А ты сомневался? – Пустые глаза, скучный тон.– Убирайся! Вон! – Роберт пихнул мать к двери. Останься она еще хоть на минуту, и он за себя не ручается. Но Бонни – откуда только силы взялись – стояла насмерть.– Послушай меня, – выдохнула она, упираясь. – Эта девочка создана для тебя. Она просто чудо. Никакая картинка тебе ее не заменит. Я надеялась, что ты сам это поймешь, что мне не придется подталкивать… ха! Похоже, без этого не обойтись.– Бонни. Повторяю. Уходи. В противном случае толкать придется мне. Башмаком. Вон!– Нет!Обхватив солидный торс матери, Роберт предпринял еще одну попытку выпихнуть ее. Бесполезно. Бонни словно приросла к полу.– Если мне придется силой вышвырнуть тебя вон из дома, из моей проклятой жизни, значит, так тому и быть. Прошу в последний раз. Уходи.– Я ведь тебе счастья желаю.– Большинство матерей подписались бы под этими словами. Проблема в том, что их желание чаще всего приносит обратный результат.– Да пошел ты со своими гладкими речами! Проблема в том, что я действительно желаю тебе счастья, даже если в данную минуту меня берут сильные сомнения – а заслуживает ли это дерьмо счастья? Девочка чудо. Она сделает тебя счастливым. А ты отшвыриваешь ее прочь, как и всех остальных!– Остальные не были проститутками, Бонни!– Что?– Что слышала. – Голос упал. И руки вяло упали по бокам. Самое страшное сказано. Роберт прекратил борьбу. – Ну вот. Теперь ты знаешь.– Д-да… – На большее Бонни не хватило.– Именно.– Ты говорил с ней об этом?– Еще бы. Никакого желания бросить. Более того, она обожает свою работу. Каждый день общается с психами и утверждает, что способна с ними справиться. Знаешь, откуда я узнал? От Питера. Он выследил ее до… до ее кукольного дома. Я тоже туда съездил, она даже разговаривать не захотела. Только ахнула.– Ахнула?– Ладно, неважно.Бонни, шатаясь, добралась до дивана.– Да…Вжизни такого не бывало, чтобы Бонни потеряла дар речи. Необычная ситуация, которой Роберт не смог воспользоваться. Он проглотил виски, посмотрел на расстроенное лицо матери и налил ей тоже, решив промолчать. Промолчать о том, что до самой смерти никому больше не поверит. О том, что всю жизнь только этим и занимался – старался никому не верить. О том, что снова и снова натыкался на ложь, скрывающую другую ложь. И о том, что только в картинах, под слоями многолетней грязи, находил правду.– Дерьмо! – прорвался в его мысли американский акцент матери. – Дерьмо!– Ой, ради бога, Бонни. Давай обойдемся без твоих американизмов.С ее губ сорвался странный шипящий звук, словно выходил воздух из надувного матраца.– В самом деле. – Она дернула плечами. – Давно пора. Самой противно.– Что? – Роберт потрясение смотрел на нее. Куда подевался ее акцент? Великолепный Лондонский выговор, без малейшего намека на заокеанскую речь.– Что слышал.– Это точно. Но что это значит, Бонни? Хочешь сказать, ты не из Нью-Йорка?– Дальше Пекхэма не бывала. Там и родилась.– Так. Кажется, я схожу с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99