Последнее, что она увидела, были два ветхозаветных глаза, прожигавших темноту с обновленным религиозным пылом. * * * Ее собственные глаза сейчас пришлось прикрыть ладонью от слепящего солнца. Первым делом Анжела глянула влево, на дом дяди Майки. Никаких перемен. Трава по пояс, прогалины, булыжники. Все то же глухое одиночество, что встречало ее всякий раз по приезде. Эта пустошь – ее родина; все, что она знает, все, что ее знает. Ее понимание жизни так или иначе связано с этими местами. Одинокая девочка отметила шагами каждую пядь топкой земли. Намечталась вволю, в промежутках между недетскими обязанностями. Навспоминалась еще больше, в промежутках между обязанностями вполне взрослыми. Если ты покидаешь родной дом, он становится местом притяжения, но твоим полностью он уже никогда не станет.Она потопталась в пятне света у дядюшкиного крыльца. Как ему, интересно, объяснили смерть сестры? Пожалуй, лучше об этом до поры до времени не знать. На пути к дому она встретила Бину с вечерним подносом для Майки. Поздоровались. Анжела опустила сумку, чтобы обнять мать или хоть прикоснуться к ней, но Бина даже не остановилась. Реджина в морге, крикнула она через плечо. К поминкам ничего не готово. Брайди совсем плоха, поспеши попрощаться. Один взгляд на сгорбленные плечи матери подсказал Анжеле, что Бина на грани усталого обморока от ухода за сестрами и нескончаемого потока визитеров, желающих высказать соболезнования и, соответственно, требующих сотен чайников в день. Иногда ей казалось, что мать с ней неоправданно холодна. Потом она приглядывалась к суровому, смиренному лицу со взглядом, навечно сосредоточенным на очередной задаче, и прощала все. Анжела понимала, что Бина выработала собственный способ справляться с грузом свалившейся на ее плечи ответственности. Сколько ртов ей приходилось кормить, сколько белья штопать… не говоря уж о ферме и брате, забаррикадировавшемся на чердаке. Неудивительно, что ей недоставало времени не только на разговор по душам, но даже на объятия.И все же время от времени прижаться к ней было бы совсем неплохо.Мэйзи бросилась навстречу, раскрыв рот в театрально-немом вопле. Сморщенный кулачок, словно в кино, колошматил по старческой груди. Опять же как в кино, тетушка припала к плечу племянницы – восстановить силы для дальнейшего представления. Анжела ждала. Горе Мэйзи искренне, сомнений нет, но спектакль, как всегда, чрезмерен.– Благодарение Господу и его святой родительнице, что ты наконец с нами, детка, – всхлипнула Мэйзи.– Я, пожалуй, сразу пойду к тете Брайди. – Анжела потрепала ладошку Мэйзи, осторожно отстранила тетушку от себя. Та вцепилась в нее клещами:– Ушла! Она от нас ушла! Нет больше…– Что? Брайди?– Реджина! Что мы без нее будем делать?А с ней что делали? Анжела погладила тетушкины плечи, шикнула успокаивающе. Грустно, конечно, что и говорить. У сестер никого нет, кроме друг друга да брата на чердаке. Всю жизнь они прожили вместе, если не считать кратковременной разлуки с Виной. Но Реджи, бедняжка, от них давно уже ушла; последние два года в доме жила лишь ее тень. Анжела все еще пыталась оторвать пальцы Мэйзи от своего плеча, когда сверху тоненько, жалобно прозвучало ее имя.– Иду, тетя Брайди!Мэйзи немедленно уронила руки и горько зарыдала. Бедная, бедная тетушка Мэйзи. Без Реджины еще куда ни шло, но без Брайди ей будет по-настоящему плохо. Она ведь даже спала с Брайди всю жизнь на одной кровати, и в одно мгновение, точнее, в один взмах косы ее вселенная развалилась. Никогда уже жизнь в этом уголке болотистой Ирландии не будет прежней. Душевный груз был так тяжек, что на лестнице Анжела с трудом поднимала ноги.Надежды, если они еще и теплились, относительно состояния Брайди растаяли при первом же взгляде на темное и сморщенное, как изюмина, лицо. И перекошенное. Рот съехал на сторону, тонкая струйка слюны стекала мимо подбородка в складки шеи. Подернутые пленкой катаракты глаза смотрели из-под складок век с тоскливым страхом.– Здравствуй, тетя Брайди. – Присев на краешек кровати, Анжела взяла вялую ладонь в свою. Сплошные кости.– Я умираю, Анжела. – Вместо жалостливого вопля из горла Брайди вырвалось, увы, лишь шипение. Анжела спрятала улыбку. Человеческая слабость во всей своей красе. Самая воинственная из сестер больше всех боялась смерти.– Ш-ш-ш! Не смей так говорить. Ты в порядке, верно ведь?– Не-ет! Я умираю.– Ну что за ерунда. Слушай, а не сварить ли тебе яйцо? Точно! Так я и сделаю – сварю тебе яйцо и подсушу тосты тонкими ломтиками, как ты любишь. Идет?Брайди оживилась.– Пожалуй, яичко попробую. – Она вновь скуксилась и застонала: – Но святой отец ведь наготове?– Святой отец, тетушка, всегда наготове, только сегодня он нам не понадобится, верно?Обдумав эту мысль, тетушка чуть просветлела лицом:– И то правда, сначала ему придется заняться Реджи.– Вот видишь? Так что ты уж, будь добра, не перегружай несчастного святого отца, даже если очень захочется.– Пожалуй. – Брайди успокаивалась на глазах. – Кажется, я даже вздремнуть смогу.– Еще бы, очень даже сможешь. – Анжела вытерла слюну с шеи тетушки, перламутровой щеткой причесала, взбила подушки, одернула простыни. Брайди всхрапнула.Святого отца она в следующие дни не беспокоила. Похороны Реджины не заняли много времени. Печальная маленькая процессия окружила могилу; люди ежились под сильным ветром и прятали лица от холодных дождевых струй. Священник произнес несколько добрых слов о Реджине, сестринской любви и прочем, напомнив, чтобы молились о здравии Брайди, признанном в деревне столпе церкви, а в прошлом прекрасном учителе, в одиночку справлявшемся с целой школой до тех пор, пока бразды правления не были так безжалостно вырваны из ее рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99