Больше Стив о том эпизоде не вспоминал.Но его глаза преследовали Николя повсюду. Терзали. И до сих пор терзают. А он опять ее разыскал.– О, Николя… – только и смогла выдавить Анжела, коснувшись ладоней девушки. Та отпрянула с резким выдохом, судорожно, будто за спасательный круг, вцепилась в помаду и принялась возить ею по губам.– Сама видишь… – слова звучали невнятно, – нельзя мне с ним. Достал.– Вижу. Я посмотрю, что можно сделать… – Анжела запнулась. – Раз уж ты так хочешь, буду стараться не подпускать его к тебе.Не удержавшись, она раскрыла объятия. Ей так хотелось показать Николя, что кто-то еще способен сострадать ей в этом мире, полном жестокости и горя. Николя дернулась было, попыталась оттолкнуть, но уже через миг затихла, уткнув лицо в плечо Анжелы.– Ладно, пойду. – Анжела сжала переносицу, удерживая слезы. – Прости. Прости за то… За все.Она выскочила за дверь прежде, чем Николя увидела хлынувшие слезы. Анжела, в свою очередь, тоже не увидела заигравшей на ярких губах Николя самодовольной ухмылочки. Глава девятая Вернувшись на свою половину приюта, Анжела обнаружила Мэри Маргарет в полной готовности к торжественному выходу. Полная готовность включала в себя неизменную синюю юбку, синий пиджак, кипенно-белую блузу с гигантским воротником по моде семидесятых и белую дамскую сумочку из дерматина. А также – Господи, помоги нам – новые белые босоножки с тесемками, длины которых едва хватало, чтобы обхватить щиколотки, и плотные черные чулки начала века. Во всем Соединенном Королевстве не найдется еще одной женщины, способной откопать босоножки с тесемками. Единственная в своем роде женщина приплясывала от нетерпения, дожидаясь из туалета своего провожатого. Второй из ее свиты пялился в потолок со страданием во взоре – вылитый Себастьян Великомученик перед смертью. Мэри Маргарет метнулась к себе в кабинет, с непривычки к каблукам едва не расшибив нос о стену, и хлопнула дверью. Не иначе как бутылку на подмогу призвала; два-три глотка перед неизбежным приемом, ясное дело, не помешают.Парня-провожатого Анжела знала со времен его пребывания в приюте. Второй, нехотя покинувший туалет, тоже оказался из бывших приютских. Оба давно уже жили в собственных квартирах, но сегодня были вызваны матушкой на подмогу – ей предстояло посетить торжественный прием, где архиепископ и ее светлость супруга мэра обещались превознести ее неоценимые заслуги в расселении бездомных. Ну мыслимо ли было отказать благодетельнице? Сочувственная улыбка Анжелы была встречена тоскливым стоном одного из избранных. Теперь уже оба изучали потолок. Из кабинета, стирая с губ следы преступления, вышла Мэри Маргарет. На нее было больно смотреть – сама не своя от переживаний. Здесь она кто? Бог и царь, в крайнем случае – наместник Бога на земле, королева своих владений, непререкаемый авторитет. А за стенами приюта? Стареющая толстуха со щетиной на подбородке и ногами-колодами, в данный момент расставленными на ширину плеч, чтобы удержать равновесие на дурацких каблуках.– Ладно. – Она со свистом втянула воздух. – Повторяем. Если его светлость скажет вам словцо, вы ответите…– Благодарение матушке Мэри Маргарет! – хором ответствовала свита.– Верно. – Непривычные к дамским сумочкам пальцы матушки побелели от ненужного усилия. Анжела почти прониклась сочувствием. Почти.Плачевная процессия удалилась, а Анжела вернулась к делам, которых до окончания дня еще осталось воз и маленькая тележка. Только тогда она сможет забраться в свою келью и за сигаретой – не меньше трех штук на сегодня – займется писаниной. Мысль о сигаретах немедленно вызвала в памяти образ Николя, а вместе с ним на Анжелу обрушилась такая лавина жалости, что не проведать Стива оказалось выше ее сил.Она нашла его в комнате отдыха. Смотрел ли Стив телевизор или просто таращил стеклянный взгляд в экран, осталось под вопросом, но при появлении Анжелы он вскинул голову. Она молча потрепала его по голове, будто приблудного пса, и окунулась в водоворот приютских дел.Сто тысяч часов спустя, еле передвигая ноги от усталости, Анжела поплелась в часовню. Иногда ей казалось, что Бог – не человек и не живое существо вообще, а место. Высказать подобную ересь перед тетушками или настоятельницей она, разумеется, не смела, ведь каждой из них было доподлинно известно, что Бог – это древний как мир старец, седовласый, с длиннющей бородой и золотым посохом. Но Анжеле в конце особенно тяжкого или нервного дня случалось ощущать Его безопасным уголком. Безопасным, безлюдным, покойным. Таким, как приютская часовенка.На заднем ряду молилась сестра Оливер. Громко. Била себя сухоньким кулачком в грудь так, чтобы звенел весь иконостас из святых медалек. А какой, спрашивается, смысл вести жизнь самого набожного и благочестивого человека в мире, если об этом никто не узнает?Хрупкая фигурка сестры Кармел скрючилась у самой стены, голова покоится на спинке переднего ряда. Дремлет, решила Анжела. В отличие от Оливер, сестра Кармел молилась так тихо, словно убаюкивала себя. Что нередко и случалось.А тетушки сегодня распетушились вовсю. Анжела мало что могла расшифровать из их сумбурного курлыканья, но в неодобрительности интонаций сомневаться не приходилось. Ничего-то она по-человечески не делает. Ничего-то у нее не получится. Подумать только, как они ее воспитали – и что из нее вышло. Безмозглая, бесхарактерная грубиянка. Только и может, что хамить настоятельнице. И куда это ее приведет? К падению и гибели, вот куда. Господь создал тех, кто повелевает, и тех, кому положено повиноваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99