– Иди давай.Анжела выскочила в коридор, показала захлопнувшейся двери средний палец и лягнула воздух, за неимением реальной цели в виде широченного зада Мэри Маргарет. Сестра Кармел за окном с озабоченным видом семенила по огороду, свернула направо, остановилась, прижала палец к губам и решительно двинулась влево. Сверху, из секций, неслись крики и ругань. Разборки перед сном. По коридорам разливался неистребимый запах супа. Тетушки в голове Анжелы заверещали яростно и злорадно.В словах Мэри Маргарет доля правды определенно имелась. Неприятно, но факт. И все равно несправедливо. Ну было несколько неверных шагов па пути к Богу, так что ж? Кто не ошибается?Попытка служения у вечно молчащих сестер ордена Святой Клэр закончилась полнейшим крахом. Целый год Анжела маялась во время кошмарных безмолвных трапез и дрожала от жуткого холода на утренних службах, в кромешной тьме ерзая коленками по каменным плитам часовни. Маялась и дрожала до тех пор, пока в одно прекрасное утро слова из нее не полились потоком. Она болтала, болтала, болтала – и не могла остановиться. Говорила обо всем подряд, несла всякую чушь, будто помешанная. Сестры решили, что у нее горячка, и отправили домой. У тетушки Реджины как раз случился первый удар; помощь Анжелы пришлась кстати и затянулась па целый год.Затем последовали двухлетние муки в качестве сестры-послушницы в Корке, в родильном доме. И снова фиаско. Анжела так и не смогла привыкнуть к страданиям рожениц. Она промокала им лбы и держала за руки, но она и выла вместе с ними, откинув голову и извиваясь от их боли. Ей дали передышку в канцелярии, но она по-прежнему мечтала о миссионерстве, потому и вернулась домой – опять вовремя. Дядя Майки начал выкидывать номера, а справиться с ним, кроме Анжелы, уже тогда никто не мог.Вернулась ненадолго, а застряла на два года. За это время Анжела закончила учительские курсы, но преподавать не пошла; так и болталась без дела, если не считать возни с дядей Майки, пока тетушка Брайди не взяла инициативу в свои руки, позвонив в Лондон давнишней знакомой, сестре Мэри Маргарет. Та согласилась взять девочку под свое крыло н определила в приют послушницей, с пятилетним испытательным сроком. Все попытки Анжелы приблизиться к цели н дать обет мать-настоятельница пресекала самым грубым образом, так что и после пяти лет заветное монашество было от нее не ближе миссии в Африке. А дядя Майки по-прежнему обретался на чердаке.Уже опустив руку на телефонную трубку, Анжела вспомнила высокого, худощавого гида с глазами табачного цвета – того, что вчера читал лекцию в Музее Альберта и Виктории. Странно. Что-то он ей часто па ум приходит – второй раз часа за два. И опять она вспыхнула при воспоминании, как мямлила в ответ на его вопрос о работе. Что это на нее нашло? Кофе выпить согласилась в следующую среду… хотя не выносит кофе. Слава богу, в среду она уже будет в Ирландии, с мамой, тетушками и дядей Майки. Вот и отлично. Нечего ей встречаться с этим парнем. И нечего разглядывать, как разбегаются от уголков его глаз морщинки, когда он улыбается… улыбается… Улыбается он как-то… сказала бы – смущенно, только с чего бы это мужчине смущаться? Забавный. Даже не заметил внимания слушателей, а ведь те ловили каждое его слово – благодаря ему музей словно бы ожил. Анжела случайно услышала, как американка, без устали жевавшая жвачку, сказала своему мужу, что «эта лекция – единственная стоящая штука из всего, что они видели и слышали в Лондоне».А ведь такой… гид может здорово усложнить ей жизнь. Не для того она мучилась все эти годы, чтобы пустить все по ветру за чашкой кофе. Правда, у нее время от времени случались проколы. Встречалась она со всякими там санитарами, врачами и прочими; однажды был даже капеллан… не о чем ни говорить, ни переживать, как уверяли Анжелу монашки, не далеко ушедшие от ее возраста – всего на пару десятков лет, не больше. Это абсолютно нормально. Физиология, только и всего. Двадцать, тридцать лет воздержания, готовки супа, тяжкого труда, молитв – и вся физиология улетучится. Анжела не стала бы клясться, что утешение коллег по приюту вселило в нее покой. Скорее уж вселило ужас. Однако как бы там ни было, а приступ дядюшки Майки в данном случае ей на руку. Встреча в среду отменяется, а значит, они больше не увидятся. Прекрасно. Великолепно. Несмотря на то, как он… нет. Довольно о нем думать. Спасибо тебе, Господи. Спасибо. * * * – Мясо отличное, Бонни.– Угу.– М-м-м. – Он терзал зубами едва прожаренную говядину; струйка розоватого сока побежала по подбородку. Бонни щедро отмотала туалетной бумаги от рулона, пристроенного рядышком с тарелкой, и молча протянула Роберту. Ладно. Хорошо хоть, можно не бояться коровьего бешенства – использованной бумаги кругом валялось уже приличное количество, а Бонни до сих пор жива. – Спасибо.– Угу.Бонни явно чем-то терзалась, накручивая себя и вымещая злобу на злосчастной говядине. Яростно работала челюстями, вперив невидящий взгляд в пространство.– Замечательно. Спасибо. – Идиотская привычка. Язык бы себе откусить, чтобы не благодарить каждую секунду. С другой стороны – чем еще заполнить молчание, которое становится все зловещее?Наконец она на него посмотрела. Скользнула суженным взглядом.– Лимон, – сказала Бонни, кивнув на пустой бокал из-под джина с тоником, где лежал тонкий ломтик.– Прости?– Лимон. Ты не поблагодарил за лимон.Роберт положил вилку и нож на тарелку. Наклонился, опустив подбородок на сцепленные ладони, хотя с большим удовольствием рванул бы сейчас куда подальше. Бонни злится; а когда она злится, ей ничего не стоит его обидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99